Елена Урания
www.y-kostra.ru

АНХ. Дорогой Света

2010 г.

Глава 1

– Здравствуй, мастер и друг Тот! Ты во мне, как и я в тебе, потому что некогда мы были одним. Настала пора рассказать обо всём, что было сокрыто, что сейчас должно быть рассказано. Мы будем вспоминать, как встретились и прошли путь вместе.

– Здравствуй, дорогая и бесценная! Хотел бы назвать тебя ученицей, другом или сестрой, но решил не ограничивать твою роль для меня, потому что она была больше, чем всё это вместе взятое. Давай будем вспоминать и запишем всё, что сегодня нужно и важно вспомнить. Я готов рассказать всё так, как оно было.

– Как мы с тобой познакомились? Где это было? Почему ты забрал меня к себе?

– Это было в Атлантиде последних времён. Это был закат её истории, почти конец её славной цивилизации. Времена были переходные, и, как это обычно случается на переходных этапах, сложные и насыщенные событиями. Помню, что я тогда испытывал серьёзное давление со стороны нескольких жреческих кланов в островной Атлантиде и её колониях на материке.

Между ними существовало противоборство, и их главы стремились как-то разыграть меня как выгодную карту в своих запутанных политических комбинациях. Я же всегда старался быть в стороне от таких интриг и, лавируя между ними, оттачивал своё мастерство ведения переговоров и мягкого ухода от прямого давления. Один из жрецов с центрального острова Атлантиды, его звали Диаммаг, попытался сыграть на моих слабостях, кои не были ему до конца известны, но которые, как ему казалось, должны были быть связаны с женщинами.

За мной уже давно закрепилась репутация мастера, который безупречно плетёт ткань своего жизненного полотна, и тем острее было желание моих недругов найти во мне уязвимое место и, грамотно расставив ловушки, уличить меня в деянии, которое позволило бы им пустить обо мне грязные сплетни. Для этого Диаммаг подослал ко мне одну из своих жриц, обладавшую гипнотически красивой внешностью и на редкость хорошо владеющей любовной магией.

Надо заметить, что к концу Атлантиды её чёрные маги использовали сексуальные ритуалы в целях получения жизненной и магической силы. Будучи лишены возможности восполнять свою энергию через естественное общение с Божественным, через солнечный свет, воду и воздух, они прибегали к беззастенчивому вампиризму, питаясь чужой энергией, кровью, а иногда и плотью.

Среди женщин редко встречались людоедки, но длительное энергетическое опустошение, а порой даже смерть после общения с такой особой, были тем результатом, к которому стремилась почти каждая из них. Они умели украшать себя при помощи тёмного чародейства и выглядели томительно-притягательными для каждого, кто не умел разглядеть в них бездонную пропасть. Я хорошо научился различать таких жриц, заранее чувствовать в них нечто вроде чёрной воронки, которая ощущалась тем явнее, чем большей личной силой владела её обладательница.

Силу той жрицы я ощутил ещё на подходе к моему дому, в тот день я не ожидал ничьих визитов, и потому её приближение заранее заставило меня собраться и быть начеку. Звали её Амания, и она была столь же опытная чёрная колдунья, сколь и красивая женщина. Такие визиты никогда не наносились в одиночестве, и я знал, что за этой внешне одинокой женщиной, пришедшей ко мне поздно вечером, следует целая свита различной астральной нечисти.

В те времена астральный слой Атлантиды являл собой отвратительное сочетание грубых побуждений, низких страстей и неутолимых желаний, и всё это материализовывалось там в виде самых странных, самых ужасных, самых причудливых существ, каких только ты сейчас могла бы себе вообразить. Тёмные маги Атлантиды легко входили в астральный слой, управляли и распоряжались им как своей собственной вотчиной и использовали живущих там существ как своих рабов и охранников. А поскольку астральный слой находился тогда ближе к физическому, чем сегодня, существа эти выглядели гораздо более плотными и опасными, чем теперь.

Но Амания знала, что идёт не к простому мастеру, и потому её задачей было не напугать, а завлечь и одурманить. Поэтому идущая позади и впереди неё астральная свита выглядела как можно более привлекательно и ярко. Даже сейчас я хорошо помню, как магиня сидела на деревянном резном кресле без спинки вроде тех, которые впоследствии изготавливались искусными ремесленниками Древнего Египта, скрестив ноги и держа в руках чашу с особым напитком, заменявшим в Атлантиде вино, но не вводившим в состояние опьянения, а только слегка расслаблявшим тело и разум. Вокруг неё хороводом вилась её темная астральная свита, в окружавшем её облаке то и дело всплывали и тут же снова исчезали какие-то лица, морды, пасти, руки, лапы, хвосты и тела.

Я глядел на этот хаос бесстрастно и спокойно: тогда меня уже мало чем можно было удивить, я понимал, что цивилизации этих неконтролирующих свои низшие инстинкты чародеев оставалось недолго жить. Об этом уже ясно свидетельствовали то тут, то там возникающие извержения, подземные и подводные толчки и совершенно деградировавшее сознание этих «властелинов мира». Право, лучше уж быть неосознанным, «спящим» и ничего о себе не знающим человечком, чем, обладая такими знаниями и возможностями, неся полную ответственность за свои действия, насиловать вселенную своими неуёмными желаниями, алчностью и властностью. Поэтому мне оставалось лишь наблюдать закат этой цивилизации и с интересом задаваться вопросом, сколь долгим ещё окажется терпение планеты и Божественного Творца.

– Я рад видеть тебя в своём доме, таинственная Амания. Я много слышал о тебе, находясь в дальних странствиях. Что же привело тебя ко мне?

– Да разнесётся слава о тебе по всей империи, светлейший Тот. Я пришла к тебе сегодня, потому что дела наши идут неважно. На границах империи волнения и даже бунты против центральной власти, в колониях маги теряют контроль над населением, и во главе государств становятся люди совсем простые, не знающие даже самых азов колдовства. Как будут они управлять своими городами, откуда брать им знание о том, что их ждёт в будущем, какой ожидать урожай, как уберечься от набега диких племён, где закладывать краеугольный камень храма? Всё это беспокоит нас, тех, кто воистину печётся о благе империи. Но даже среди тех, кто находится в столице, нет единства. Клан Верховных жрецов раздирают противоречия и вражда. Многие из почитаемых потомственных жрецов были убиты или умерли страшной смертью при загадочных обстоятельствах. Как быть дальше тем, кто стремится воссоздать прежнюю славу и мощь империи? Многие в страхе, кто-то бежал к границам империи, кто-то ушёл в далекое плавание в поисках иных, лучших земель, но только видится мне, что всё это зря, что кара настигнет их и там, ибо нет спасения, когда мир рушится.

– Глядя на величие крепостных стен, на изящество золотых статуй и точно выстроенную красоту храмов, я бы поверил в то, что всё тобой описываемое – чудовищная несправедливость и случайность, но когда я опускаю взгляд на людей, то я понимаю, что вселенная всё же воздаёт всем по заслугам. Ибо ничто не описывает ваше нынешнее положение лучше, чем ваши лица, ваши тела и ваша энергетика. Взгляни, в каком упадке сейчас находится человеческое тело и сознание. Неужели ты всё ещё думаешь, что всё описанные тобой сложности возникли из ничего?

– Да, прозорливый Тот, тела наши в ужасном состоянии. К нам стали невесть откуда приходит страшные болезни, выкашивающие целые города, и спастись от них возможно только запершись в башне, целыми лунами не выходя на улицу и вкушая только ту еду и воду, которая хранится у тебя в подвале.

– Да, Амания, но не у всех есть такие башни и такие запасы. И не у всех есть такие магические знания.

– Конечно, ремесленные кварталы вымирали целыми улицами. Так скажи же, справедливейший, неужели смерть невинных младенцев нужна всемилостивейшему Создателю? Или это необходимая жертва, которая искупает недобросовестную жизнь родителей?

– Дети никогда не приходят сами по себе и к кому попало. Тебе как жрице это должно быть хорошо известно. Они ещё до своего рождения так тесно связаны с родителями, что приходят сюда по договору с ними, чтобы помочь им пройти трудные времена и пробудить в них свет осознания.

– Мудрейший, я понимаю, о чём ты говоришь. В своё время мне тоже доводилось читать древние книги, получать сокровенное знание, и всё, что ты сейчас отвечаешь мне, в той или иной мере почерпнуто оттуда, не так ли? Но как применить это знание к настоящей жизни? Ведь те, кто писал эти книги, получал эти слова из тех сфер, где нет ни голода, ни болезней, ни смерти? Неужели ты полагаешь, что описанные там истины возможно соблюдать здесь?

– Моё знание идёт не из книг, а из сердца, досточтимая жрица. Тому, чьё сердце закрыто, мало помогает чтение книг. Познавать истину можно только из самого себя. Об этом тоже написано в мудрых книгах. Положение дел в империи мне известно. Я часто бываю здесь и имею много знакомых, чтобы ясно представлять себе, что может ожидать её в ближайшее время. Ты пришла ко мне с каким-то делом? Чем я могу помочь тебе и тем, кто послал тебя?

– О великодушный Да-ути, я понимаю, что в мире ничего не даётся даром, и мы с моими друзьями готовы обсудить ту цену, которую ты хотел бы получить за свои знания. Мы всё ещё настолько богаты, что можем вознаградить тебя как деньгами, так и рабами, а также можем оказать тебе протекцию в высших кругах атлантического жречества. Сейчас нам совершенно необходимо получить возможность омолаживать наши тела, а в перспективе – достигать полного бессмертия. Человеческая жизнь в Атлантиде становится всё короче и короче, лишь в древних писаниях теперь можно прочесть о долгожителях, живших по триста-четыреста солнц, нам бы сейчас дожить хотя бы до половины этого срока. Кроме этого, нам необходима энергия, которая помогала бы нам держать в повиновении отпавшие от империи колонии, а также выявлять заранее тех жителей островов, которые вынашивают бунтарские планы. В древних свитках говорится о такой энергии, связывающей всех воедино и дарующей полную власть над миром. Если ты владеешь ею, мы можем дорого купить у тебя эти знания. Ты больше никогда не будешь ни в чём нуждаться, и имя твоё прославят в веках…

– Я не торговец, Амания. А божественные истины – не товар на рынке. Да, ко мне приходят люди, которые становятся моими учениками. Одни из них платят мне деньги за обучение, а другие находятся рядом со мной, помогая мне лучше понять этот мир, и я не беру с них платы. Но те, кто приходит с мыслями только о своём благополучии, кто желает получить из этих живых знаний сухую выжимку выгоды, уходят ни с чем. Сколько бы они ни учились, какую бы сумму ни заплатили за своё обучение, они не становятся мастерами. Да, они умеют сотворить небольшое колдовство и приводят в изумление простых людей, некоторые из них даже используют это для того, чтобы показать своё превосходство и доказать свою учёность. Но истинно идущий путём Духа всегда видит дешевую позолоту, которой покрыты их якобы золотые статуи. Вот что я могу ответить тебе и тем, кто тебя послал. То мастерство, которое вы хотите получить, не даётся тому, кто использует его в своих личных целях. Оно даётся тому, чьё сознание чисто, а сердце открыто. Во всех прочих случаях ученик уходит от учителя ни с чем, независимо от количества уплаченных им денег и от того, сколько сил приложил учитель к тому, чтобы научить его.

Амания слушала мой ответ, затаив дыхание, и теперь позволила себе перевести дух. Она слегка прикрыла глаза, чтобы скрыть от меня обуревавшие её чувства. Но облако астральных существ, окружавшее её, выдавало то, что с ней творилось. Её зверюшки вели себя сдержанно, но не слишком дружелюбно. Казалось, внутри этого хаоса готова вот-вот разразиться гроза.

– Что ж, благодарю тебя за ответ, великий мастер. Мне рассказывали, что попасть к тебе в ученики непросто. Чем сложнее нам достаются знания, тем больше мы их ценим. Признаюсь, я во многом согласна с тобой. Ещё один глоток за твоё здоровье, – жрица поднесла кубок к своим алым губам и отпила ещё немного расслабляющего напитка. – Давай оставим этот разговор. Мне приятно, что ты принимаешь меня у себя, – Амания обвела взглядом небольшую комнату, едва заметно задержав его на скрытом под пологом ложе. – Я много слышала, что ты любезно обходишься с женщинами. Это правда?

Я улыбнулся.

– Зависит от женщины, – уклончиво ответил я.

– Говорят, ты большой знаток тайных ритуалов, дающих людям силу и вечную молодость. Что ты открыл источник неисчерпаемой силы, находящийся в сексуальном центре, и теперь можешь ощущать его в себе каждое мгновение, – Амания встала со стула и стала медленно приближаться ко мне. – Я тоже обучена многим тайным умениям. Долгое время я жила при храме Коатли и была одной из искуснейших жриц любви. Я умею то, что другим и не снилось. Так давай же соединим наше мастерство и сотворим великолепное сплетение магии и наслаждения. – Последние слова Амания произносила уже шёпотом, астральные сущности вокруг неё закружились в неистовом хороводе, который должен был усыплять сознание, а взгляд самой жрицы был устремлён на меня и в то же время сквозь меня, притягивая и пленяя.

Я постарался быстро отвести глаза, стряхивая с себя её дурман, и сосредоточился на свете внутри себя. Я собрал его в центре своей грудной клетки и направил изнутри наружу, словно большой мощный прожектор. Амания уже коснулась своими пальцами моего лба.

Приближение этой женщины вызвало во мне смешение различных чувств. Я ощутил воздействие её магии, увидел вихревые энергии, посылаемые в мою сторону как от самой жрицы, так и от её астральной свиты. Эти спиралевидные струи могли помутить рассудок кого угодно. Я понимал, что сейчас колдунья включила свои умения на полную силу, и ей неважно, буду ли я в сознании или бессознателен. Её эго жаждало во что бы то ни стало получить желаемое, а именно почувствовать свою власть надо мной, чтобы затем воспользоваться энергоинформационным порталом, открывающимся в момент соединения.

Воздействие было очень сильным, и я ощущал достаточно сильное помутнение сознания, что вовсе не пугало меня, как это пугает многих современных землян. Все магические взаимодействия осуществляются в таком состоянии сознания, поэтому я позволил Амании ввести меня в него, чтобы дальше я мог ощущать себя как дельфин в знакомой водной стихии.

Я видел, как вторая рука женщины медленно-медленно тянется к моему плечу, а сама она опускается передо мной на колени. В момент, когда край её одеяния коснулся моего колена, я почувствовал, как наши энергополя соединились, и ощущения, образы, картины из её прошлого опыта нахлынули на меня мощной волной. Я увидел, как она сидит в каком-то тёмном подвале, связанная, с мучительно искажённым лицом, как слезы катятся по её щекам и падают на окровавленное платье. Как она стоит, опустив руки и голову, а вокруг неё кружатся тёмно-коричневые и тёмно-пурпурные энергии, а позади виднеются лица верховных жрецов, участвующих в её посвящении, и одно из них кажется мне очень знакомым – да это же Диаммаг, только гораздо моложе!

Затем одна за другой мелькают сцены, где Амания, одетая в белое платье с ярко-вишнёвым поясом, узор которого отличал в то время жриц одного из самых главных храмов Атлантиды, беседует с приходящими в храм людьми, как она принимает от них подношения для бога, как отдаётся каким-то мужчинам – всё это входило в ежедневные обязанности храмовой жрицы, это была её привычная жизнь.

Но вот я вижу, как она снова стоит перед Диаммагом, обнажённая, голова её вновь опущена. Он подходит к ней и, надавливая на плечи, заставляет опуститься на пол. Она ничком неподвижно лежит на каменном полу неподвижно. Он наклоняется и резким движением переворачивает её на спину. Затем следует сцена жестокого изнасилования, во время которого Диаммаг энергетически «высасывает» Аманию почти до капли. Я вижу белые энергии, которые он поглощает из её тела, впитывая их через пальцы рук, через соединенные солнечные сплетения, через третий глаз. Когда вслед за энергией через кожу девушки начинает просачиваться кровь, он отбрасывает её от себя и уходит, оставляя её неподвижной, но ещё живой.

Следующая сцена – я понимаю, что она происходит уже через несколько лет – Амания сидит с годовалым младенцем на руках, на лице её улыбка, а ребёнок пытается продеть пальчик в локон её чёрных вьющихся волос. Я понимаю, что этот мальчик – сын Диаммага и Амании, он разрешил ей тайно стать матерью, и этот ребёнок появился на свет только потому, что его отец строил какие-то очередные коварные планы.

Я выставил руку вперёд, и моя ладонь легла на лицо Амании.

– Сколько ему лет сейчас? – тихо спросил я её.

Она вздрогнула, отшатнулась, и её бешеная энергетическая атака приостановилась.

– Кому? – глухо произнесла она.

– Твоему сыну. Ведь ты из-за него пришла ко мне.

– Семнадцать. Но откуда ты…

– Он угрожает тебе. Говорит, что если ты не добудешь у меня того, что ему нужно, он положит на жертвенный стол твоего сына. Так? Теперь он уже стар, и не может насиловать тебя физически, но продолжает делать это энергетически и морально.

Амания подняла на меня удивлённый взгляд с лёгкой тенью страха. Она не отвечала, но взгляд её становился всё более открытым.

– Разве чтение энергий не входит в начальную программу обучения храмовой жрицы?

Она отошла назад и снова опустилась в деревянное кресло.

– Прежде входило, – ответила она, и по её голосу я понял, что она быстро сумела взять себя в руки. – Но я не застала этого времени. Мне пришлось учиться всему самостоятельно.

Далее последовала долгая пауза. Затем она твёрдо произнесла:

– Я знала, что мне предстоит сложное задание. Он никогда не дает того, что ты мог бы выполнить играючи. И всегда слишком много ставит на карту. Теперь в твоей власти убить меня. Если этого не сделаешь ты, сделает он.

– А как же твой сын?

– Возможно, увидев, что я провалила его план и понесла за это заслуженное наказание, он не станет мучить сына за грехи матери.

Я с сомнением покачал головой.

– Но ведь за мальчика будет некому заступиться, кроме тебя.

– Так или иначе, я не могу сейчас сделать для него больше того, что делаю. Быть может, уйдя из тела, я смогу больше покровительствовать ему.

– Браво, сестра. Ты знаешь, что такое любовь.

Амания снова подняла голову и устремила на меня свой пронзительный взгляд.

– Сейчас твои слова идут из сердца, – добавил я.

– Антис – это что-то совсем особенное. – Почти неслышно прошептала она. – В моей жизни больше нет никого, кто был бы мне так дорог.

– Ты хотела получить знание о силе, для которой нет преград, – сказал я. – Ты его получила. И вместе с ним поняла, что давно владеешь этой силой. Чем я могу ещё тебе помочь?

– Но сын – это другое, – с отчаянием в голосе взмолилась она.

– Любить значит уметь проникать и отдаваться. Проникновение душ создаёт порой большее таинство, чем проникновение тел. И ты теперь это знаешь. И даже можешь попытаться передать это знание Диаммагу. С приветом от меня, – улыбнулся я.

– Ты смеёшься надо мной, Тот? – неуверенным голосом переспросила Амания.

– Ни одного мгновения, – с серьёзным лицом ответил я. – Позволь мне взять тебя за руку.

Она недоверчиво протянула мне левую руку, на срединном пальце которой красовалось золотое с тёмно-красной эмалью кольцо в виде змеи. Я осторожно взял её руку, сделав шаг вперед, опустился на колени и приложил её ладонь к своему сердцу. – Почувствуй, что я не лгу тебе.

Она закрыла глаза и долго сидела вот так, прислонив руку к моей груди. Не знаю, сколько ударов сделало за это время моё сердце. Но когда мы открыли глаза, она приблизила своё лицо к моему, почти беззвучно прошептала: «Спасибо» и коснулась губами моих губ. В следующее мгновение энергетический вихрь по имени Амания унёсся за дверь моего дома, и только нежное касание и тонкий аромат духов всё ещё ощущались где-то рядом.

Глава 2

Через несколько дней я собрался покидать Атлантиду. Дела и обязательства, которые привели меня сюда, были выполнены, я уже достаточно хорошо понял, какая атмосфера царит в этой прежде великой империи, и у меня не возникало желания надолго задерживаться здесь. Тем более, что я ощущал, что мне предстоит заняться чем-то особенным, у меня появлялись интересные замыслы, которые не терпелось воплотить.

Как всегда перед завершением важных дел, я советовался со своим внутренним учителем – вы ещё называете эту силу интуицией или внутренним голосом. И то, и другое определение верно, однако внутренний учитель – это нечто большее, чем просто голос, смутное ощущение или предчувствие. Хорошо развитый контакт с внутренним учителем позволяет вам вести полноценный и равный диалог со своим высшим сознанием, которое вы не в состоянии постичь и осознать полностью во время воплощения.

Та его часть, которая называется внутренним учителем, направлена на то, чтобы помогать вам в исследовании самого себя и окружающей вас реальности, но которое точно так же, как и вы, развивается и трансформируется в процессе вашей жизни. Это то альтер эго, другое Я, который в каком-то смысле наделено чертами вашей личности, то есть, сильно похоже на вас такого, каким вы являетесь в этом воплощении. Общаясь с внутренним учителем, вы часто замечаете его схожесть с вами, и в то же время всегда знаете, что это та часть, которая стоит на ступеньку выше того вас, который есть сейчас.

Ваш внутренний учитель видит чуть дальше вас и знает чуть больше вас, он может общаться с вами через интуицию или прозрения, а может задавать вам задания и ожидать от вас их решения. В любом случае разговор с внутренним учителем это всегда нечто большее, чем просто прислушивание к голосу интуиции, это скорее возможность открыть дверь в пространство вариантов и сделать выбор ещё до того, как он состоится в реальности.

В тот день мой внутренний учитель сказал, что мне предстоит посетить ещё один атлантический храм. При слове «храм» я скривил кислую мину, хотя я любил эти древние строения, они рождали во мне удивительные и подчас совершенно неземные чувства и ощущения, но энергетическое и душевное состояние тех людей, которые находились в этих храмах, которые возглавляли культы и заведовали проведением древних ритуалов, находилось в таком диссонансе с архитектурой и замыслом этих стен, что мне больше всего на свете хотелось бежать из такого храма.

Но внутренний учитель, усмехнувшись моей реакции, мысленно потрепал меня по плечу и утешил: «не расстраивайся заранее, на этот раз визит будет приятен для тебя».

Храм, который мне предстояло посетить, был посвящён культу Хапри – крылатого жука. Я очень давно уже не наведывался в этот храм. Жрецы, возглавлявшие этот культ, довольно долго сопротивлялись медленному, но верному внедрению тёмных магов в религиозные культы Атлантиды, в результате чего за последнее время приверженцев культа Хапри становилось всё меньше, его культовые сооружения на островах империи и в её колониях постепенно переходили к жрецам других культов, более лояльно настроенных к власть имущим, жрецов этого культа одного за другим переманивали в другие храмы или они таинственным образом пропадали без вести или оказывались жертвами несчастных случаев. И вот этот жизнеутверждающий и радостный культ в конечном итоге превратился в совершенно захиревший и малоизвестный.

Я подходил к храму крылатого жука Хапри, построенному из белого камня с красновато-сиреневыми прожилками, он был перекрыт большим овальным куполом, образующим при взгляде сверху туловище жука, по бокам которого распростерлись два изогнутых крыла, образующие правую и левую колоннаду, заканчивающиеся двумя жертвенниками. Этот храм отличался от других именно тем, что имел два алтаря, жертвоприношения на которых совершались в зависимости от фаз луны, положения планет и прочих наблюдений, то с левой стороны, то с правой стороны. Таким образом, согласно этому культу, осуществлялось поддержание вселенского баланса.

Я был тогда плохо знаком с особенностями этих ритуалов и знал лишь то, что знал всякий житель Цетирании, последней столицы Атлантиды. Сейчас я не видел характерного дымка ни с правой, ни с левой стороны. Территория храма, выложенная мраморными плитами, была совершенно безлюдна. Чем ближе я приближался к ней, тем больше мне не хотелось входить внутрь неё, ступать на эти белые отполированные множеством ног плиты. Внутренний учитель дал подсказку: вокруг храма установлена невидимое защитное поле.

Я мысленно кивнул ему с благодарностью и перенёс сознание из срединной чакры в горловую, таким образом временно усыпляя эго. Все желания и импульсы, непосредственно связанные с личностью, в результате этого отключились, и я перестал ощущать давящее чувство, мешающее мне войти на белую мраморную площадку. Я ощущал себя почти что парящим в небесах ангелом. Даже простая операция по переставлению ног казалась теперь чем-то излишним. Ноги двигались, повинуясь какой-то странной привычке.

Я вступил на лестницу, ведущую в храм. Вокруг по-прежнему не виднелось ни души, хотя внутренний учитель подсказывал мне, что в храме есть люди. Вдруг откуда-то налетел легкий приятный ветерок, пощекотал мои ноги, забрался под одежды снизу и, вынырнув возле шеи, обдал жарким дыханием мою левую щеку. От неожиданности у меня по телу пробежали мурашки. Но я не стал искать объяснений этому странному ветерку, и, ещё раз сосредоточившись на горловой чакре, двинулся вперед.

Передо мной открылось широкое пространство центральной части храма. Купол, то есть туловище летящего жука, изнутри был покрыт золотом, а просветы между шестью лапами, опиравшимися на шесть витых колонн, являлись своеобразными воздухо- и светопроводящими отверстиями, в результате чего при определённом угле падения солнечных лучей на полу храма появлялась фигура то прилетающего, то улетающего скарабея.

В центре зала в полу находилась белая с золотом купель так же в форме жука, но на этот раз без распростёртых крыльев. Насколько я помнил, во время проведения ритуалов, эта чаша заполнялась особой освященной водой, в которой омывали руки и ноги участники церемонии. Но сейчас купель была совершенно пуста, её дно выглядело сухим. Я опустился на колени и дотянулся рукой до ярко-голубого камня в самом центре чаши.

– Достопочтенный гость желает провести ритуал? – услышал я звонкий, почти девчачий голос за своей спиной.

Я обернулся.

Позади меня стояла девушка в тёмно-красном одеянии, подпоясанным золотым ремешком. На её груди сверкал большой летящий скарабей. Лицо смуглое, серьёзное, с какой-то не свойственной атлантам мягкостью. Черты лица мелкие, но правильные и тонко очерченные. Глаза тёмно-карие с зеленоватыми прожилками. Не больше шестнадцати лет.

– Желаю, – неожиданно для себя ответил я. – Хотя, похоже, храм сегодня закрыт.

– Да, – кивнула головой девушка. – Сегодня и в течение ближайших дней мы будем проводить подготовку к церемонии Солнцестояния. Поэтому я могу предложить достопочтенному гостю оставить своё имя в книге записей и прийти для совершения ритуала в начале следующей луны.

Я поднялся на ноги и голова девушки оказалась мне почти по плечо. Я неожиданно поймал себя на мысли, что мне хочется дотронуться губами до её макушки.

– Благодарю, – ответил я. – Но, к сожалению, мне предстоит уехать в конце этой луны, и я не знаю, когда окажусь здесь снова.

– В таком случае достопочтенный гость может пройти ритуал на расстоянии. Для этого необходимо условиться о времени проведения ритуала, а достопочтенный гость даст обещание в условленное время освободить себя от всех прочих дел. Это стоит немного дороже, но по воздействию почти не различается. Главное, чтобы в момент проведения ритуала достопочтенный гость не занимал своё внимание посторонними вещами, потому что Хапри любит полную отдачу.

– А кто проводит ритуалы? – спросил я. – Черноокая жрица?

Девушка было улыбнулась краешком губ, но быстро спрятала улыбку. По лицу пробежала едва заметная тень.

– Досточтимый гость ошибается. Я пока ещё не получила жреческий сан. Ритуалы проводит верховный жрец нашего храма Миаггу вместе со своей помощницей жрицей Дамман.

Я вспыхнул.

– С каких это пор Миаггу стал верховным жрецом в храме солнечного жука?

Девушка потупила взгляд и очень тихо проговорила:

– Полторы луны назад прежний верховный жрец нашего храма Имати скоропостижно скончался. С тех пор произошли большие перемены, Миаггу был назначен верховным жрецом совсем недавно. Достопочтенный гость знает Миаггу?

Последние слова девушка произнесла едва различимо, и фигурка её при этом заметно сжалась.

Повинуясь непонятному порыву, я взял её за плечи. Я знал, что в храмах Атлантиды не дозволяется дотрагиваться до жриц и всех других живущих при храме женщин без соответствующего разрешения. В данном случае разрешение должно было исходить от Миаггу. Это давало мне лишний повод нарушить запрет.

– Ещё бы мне не знать его! При нашей последней встрече я здорово подпалил ему хвост. Двенадцать младенцев на жертвенном столе – это верх наглости даже для тёмного мага!

Моя собеседница ещё сильнее втянула голову в плечи, и из её глаз вдруг закапали крупные слезы:

– Дедушка Имати был совсем не старым. Ему было уже много лет, но он был совершенно бодр и здоров, я знаю это, потому что жила с ним в храме с десяти лет, и он никогда, никогда не болел. А за несколько дней до его смерти сюда наведалась группа жрецов из храма Талькеля с западной части острова, и они очень долго говорили с дедушкой. После этого разговора дедушка долго молчал и выглядел очень задумчивым. А потом он вдруг стал слабеть день ото дня, силы начали покидать его. Он стал очень много кашлять и подолгу запирался у себя. Я видела, что с ним что-то происходит, но он не хотел ничего мне рассказывать, сколько я ни спрашивала. И только когда он уже совсем слёг и попросил принести ему воды… – у девушки перехватило в горле, – … он прошептал мне в самое ухо, когда я наклонилась к нему… он сказал мне: «Беги отсюда, накшени. Пусть твоя звезда спасёт тебя».

Девушка закрыла лицо руками и беззвучно заплакала. Я обхватил её обеими руками и прижал к себе. «Накшени» – так на южном наречии называют детей. «Малышка».

– Ты родом с южных островов? – спросил её я. Она молча закивала. – Стахос? – наугад выпалил я. Она снова кивнула и подняла на меня удивленные заплаканные глаза.

– Родилась я на Итосе, но потом, когда мне было пять, наша семья переехала на Стахос. Там я встретилась с дедушкой Имати, и он взял меня в ученицы. Через два года дедушку перевели в столичный храм, и мне пришлось расстаться с моей семьёй. А вскоре я узнала, что на Стахосе произошло крупное извержение вулкана, и несколько селений, в том числе и моё, оказались погребены под слоем лавы. – Девушка сделала долгую паузу.

– Я ничего не знаю о судьбе моих родных. Но за прошедшие годы за мной ни разу никто не приезжал…

– Что нужно чужестранцу в храме великого Хапри? – услышал я чуть в стороне от себя зычный мужской голос.

Накшени вздрогнула, моментально высвободилась из моих объятий и тут же исчезла. Я посмотрел в сторону обладателя отдававшегося эхом баритона. У входа в левое крыло храма стоял мужчина в тёмно-красном одеянии с двумя синими полосами посредине. На его груди красовался золотой скарабей, вдвое больше того, который был у моей собеседницы.

– Я хотел бы провести очистительную церемонию, – так же громко и уверенно ответил я. – Очищение души и тела. А также новое освящение древней святыни.

– Сожалею, друг мой, но в ближайшее время это невозможно. Храм закрыт для подготовки к особо важному празднеству, – произнёс жрец ледяным тоном, а затем добавил:

– Устав требует от нас уединения и медитативного сосредоточения в эти дни. Мы просим с пониманием отнестись к тому, что территория храма закрыта для посещений.

И он показал мне рукой в сторону выхода. Я не стал заставлять себя долго упрашивать. Уже через несколько мгновений я с облегчением вздохнул за пределами храма солнечного жука Хапри.

Глава 3

Настал день, в который я собирался покинуть острова Атлантиды. До вчерашнего визита в храм Хапри я сделал бы это с лёгким сердцем, сбросив с себя груз тяжёлых мыслей и впечатлений, которыми была переполнена эта поездка. Я спокойно собрал бы все свои мысли и чувства в одной точке, стал единым целым с тем местом, в которое хотел перенести своё тело, и вскоре оно и в самом деле было бы там. Меня давно тянула к себе загадочная и энергетически сильная земля по ту сторону моря, к юго-востоку от Атлантических островов. Там, в далёких тропических лесах подавало первые признаки рождения нечто новое, возникающее на древних камнях.

Но сейчас я чувствовал, что не могу уехать из Цетирании. Всё внутри меня говорило, что я не сделал что-то важное, возможно, главное, то, для чего приехал. И я никак не мог понять, что же именно. Внутренний учитель молчал. Пытаясь разобраться в себе и своих ощущениях, я вышел на вечернюю прогулку, и мои ноги как-то сами повели меня за городские стены, в сторону порта, ближе к морю.

У воды дышалось свободнее. Шумный даже в вечернее время город остался позади. За моей спиной ещё слышались звуки ремесленного и торгового квартала, где селились обычные горожане: рыбаки и кузнецы, гончары и ткачи, корабельщики и хозяева многочисленных лавочек. Над ними возвышалась храмовая часть города, где жили жрецы и служители религиозных культов, мастера различных духовных практик и те, кому требовался покой и уединение для своей деятельности: художники, музыканты, поэты и писатели, а также те, кто шёл в ученики мастеров или в послушники храмов.

Выше этой срединной части находилась Гора – центральная, совсем небольшая часть города, действительно представляющая из себя гору, естественную или искусственно созданную, на склонах и внутри пещер которой жили верховные управители города, а в столице – и всей империи.

Гора была вся пронизана сложной и хитроумной системой ходов, переходов и особых приспособлений, помогавших властителям наблюдать за жизнью остальной части города и существовать полностью независимо.

Мало кто из жителей средней части, не говоря уж о ремесленно-торговом квартале, имел счастье постоять хоть раз в жизни возле этой горы, да и то лишь по какой-то крайней надобности, без которой невидимые охранники и близко не подпускали никого к этим пещерам.

Когда-то в древнейшие времена Гора была обителью лишь тех, кто в самом деле сумел воспарить к горним высотам Духа, но теперь эти священные стены были давно осквернены такими энергиями, словами и поступками, от которых содрогнулся бы в душе каждый из жителей нижнего города. Потому простой люд и жил своей жизнью, принося ежедневные дары и пожертвования в храмы, но всё меньше и меньше заходя в них в поисках ответов на свои вопросы. А на Гору в последнее время и вообще не подымали глаз.

Мой же взгляд был устремлён на морской простор, за горизонт которого медленно опускалось тяжёлое оранжево-красное солнце. Я мысленно послал ему мои приветствия и почувствовал его ответный импульс, в котором слышались нотки сочувствия моему душевному состоянию.

А на душе у меня и вправду было неспокойно. Я бродил по пристани, как потерянный, погрузившись в себя, свои раздумья и чувства. Я хорошо знал законы Империи и понимал, что кража жрицы из храма, пускай даже эта девочка ещё не получила жреческий сан и считается послушницей, карается серьёзным наказанием.

Маги Атлантиды в таких случаях не прибегали к долгому разбирательству, они наносили быстрый и сильный энергоудар всей своей группой и, в случае моей смерти и смерти девушки, получали в своё распоряжение полный запас энергии и знаний, которыми я на тот момент располагал. Это как раз то, что они очень хотели бы получить от меня и что усилило бы их во много раз. Смерть накшени была бы для них дополнительным десертом к их каннибалическому пиру.

В то же время, что ожидает её в храме Хапри? Как долго ещё её будут держать в положении младшей прислуги и что произойдёт с ней, если её всё же посвятят в жрицы? Верховенство Миаггу не обещает ей блестящих перспектив даже в том случае, если её оставят в живых, особенно после того, как её застали в объятиях чужестранца. Скорее всего, ей будут припоминать об этом до конца дней, будут терзать угрозами и добиваться полного послушания, а проще говоря, унижения. Миаггу не преминет воспользоваться её красотой и молодостью и, конечно же, станет пожирать её тело и растлевать душу до тех пор, пока из неё не получится прекрасная и несчастная вампирша Амания.

Глава 4

– Ты помнишь, что было дальше, накшени?

– Да, учитель, я помню. Прошло несколько дней, и подготовка к церемонии была полностью завершена. Ожидали прибытия большого количества участников празднества, каждое хоть сколько-нибудь пригодное для размещения гостей помещение было освобождено и подготовлено к приему гостей. Меня выселили из моей небольшой комнатки и отвели мне угол на кухне, где я могла и спать, и помогать в приготовлении праздничного угощения.

Историю с чужестранцем мне не припоминали, но всячески давали понять, что от моего усердия зависит мое дальнейшее положение в храме. Я ощущала себя покинутой и несчастной, в голове моей то и дело возникали мысли о побеге, но я старалась не думать об этом, ведь я принадлежала храму и великому Хапри, и мой учитель Имати говорил мне, что служитель храма должен оставаться верен своему богу, что бы ни происходило вокруг.

А вокруг происходило то, что никак не укладывалось в мои представления о том, как должна проходить подготовка к празднеству Солнцестояния. В храм были привезены три коровы с южных островов с красивыми изогнутыми рогами, а вместе с ними одиннадцать круторогих горных баранов, для них организовали особый загон на территории храма, где животным было тесно и жарко, они целыми днями мычали и блеяли на открытом солнце, стараясь привлечь внимание к своим страданиям, но новые служители храма лишь изредка подносили им воду.

Живя на кухне, я выполняла самую простую и не всегда приятную работу – мыла миски и большие чаны, в которых готовилась и подавалась еда, выносила мусор, мыла пол и убирала за животными. Мои руки, не привыкшие к такой работе, быстро огрубели и потрескались, но я не жаловалась.

Раньше в нашем храме всегда была чистая питьевая вода, мы брали ее из источника, который располагался в центре главного храмового зала, как раз под куполом, изображавшим летящего скарабея. Этот источник наполнял главную купель храма, и его прозрачная вода была участницей многих светлых ритуалов. Теперь этот родник пересох, купель перекрыли мраморной плитой, на которую водрузили нечто вроде жертвенного стола, а воду приходилось доставлять из нижнего города в огромных глиняных сосудах.

Каждое утро телега, груженная сосудами с водой, поднималась к воротам храма, и каждый вечер она забирала назад сосуды, заполненные мусором и различными объедками. Несколько раз мне было разрешено открыть для водовоза ворота храмовой территории. Впервые за много столетий храм был обнесен высоким ограждением, и это было сделано за три дня.

Наконец, уже перед самым праздником, прибыла повозка с необычными предметами – длинными трубами, каменными чашами разных размеров и странными металлическими инструментами, похожими на огромные заточенные ножи с чрезмерно длинными рукоятками. Все это было отправлено прямо к Верховному жрецу Миаггу в его личное распоряжение. Я должна была проводить телегу до главного ритуального зала. За время моей жизни на кухне, я ни разу не получила разрешение пройти в центральные помещения храма, и когда я наконец увидела главный зал в праздничном убранстве, то была поражена произошедшим переменам.

Белые стены зала оставались по-прежнему белыми. Воздушный купол все еще парил где-то вверху. Но над центральной купелью, где прежде бил родник и над которой был возведен некий постамент, напоминающий алтарь, словно клубились какие-то чуждые энергии. Вокруг рядами располагались стулья без спинок, сиденья которых были обтянуты темно-красной кожей и набиты внутри чем-то мягким, что придавало их очертаниям некоторую схожесть с окровавленными кусками мяса. Блестящие красные стулья и жертвенный стол посредине – все это так не сочеталось с праздником Солнцестояния.

Мы никогда не проводили в храме ритуалов сидя. Полагалось либо стоять, либо, в крайнем случае, опуститься на некоторое время на пол, чтобы отдохнуть и через какое-то время снова присоединиться к действу. При этом отдыхающие, если они были больны или слабы, отходили немного назад, ближе к стенам зала, чтобы не сбивать остальных с единого молитвенного ритма. Кроме того, в культе солнечного жука Хапри отсутствовали жертвоприношения живых существ, мы с учителем Имати не употребляли в пищу мяса сухопутных животных и птиц, и лишь в особенные дни нам позволялось съесть рыбу или икру.

Конечно, вегетарианство не было обязательным для всех тех, кто приходил в храм, но для участников больших празднеств существовал строгий двенадцатидневный пост. Что же будет происходить здесь завтра?

Я вышла из центрального зала и снова направилась на задний двор, на кухню. По дороге я увидела длинную вереницу повозок, на которых находились высокие узкогорлые сосуды.

Старшие жрецы руководили разгрузкой этих кувшинов, и, когда один из сосудов наклонили в мою сторону, я почувствовала резкий кислый запах его содержимого. Из сосуда пахло каким-то сильно перебродившим напитком, а из его горлышка вытекала струйка красной жидкости, так напоминавшей кровь.

У меня закружилась голова от этих сцен и от дурных предчувствий, и я, опустив взгляд в землю, побрела на кухню. Мне почему-то казалось, что жертвой на готовящемся празднестве должна стать именно я. Дойдя до загона, где стояли довольные коровы и бараны – ведь сегодня их наконец-то покормили – я подняла вопрошающий взгляд на большого золотого жука, который, словно купол, парил над храмом. Но великий Хапри был божественно бесстрастен.

Глава 5

Настал день празднества. Рано утром меня разбудил жрец Филоис, тот самый, который видел меня в храме вместе со странным человеком, которому я почему-то рассказала все о смерти учителя Имати. Филоис стоял над моей подстилкой, худой, с надменным взглядом и слегка опущенными вниз уголками губ, которые, казалось, подавляли плохо скрываемую усмешку.

– Сегодня великий день, или ты забыла? – спросил он, толкнув меня ногой.

Я, резко привстав, села на пятки и шепотом ответила:

– Я помню, брат мой.

– День великого прощения, – продолжал Филоис холодно. – Но его еще нужно заслужить. Сегодня нам потребуется твоя помощь и… – глаза его сузились – …твоя верность великому Хапри. Вымойся и надень чистые одежды. Через час тебя позовут.

Филоис был всего на пару лет старше меня, он тоже был родом откуда-то с юга, и, когда я приехала в храм, где-то около года обучался у учителя Имати. Он лучше меня знал все храмовые ритуалы и правила и часто позволял себе показывать свое превосходство надо мной. Дедушка Имати не делал ему замечаний, и лишь однажды после вечерней церемонии, увидев меня в слезах, без каких-либо объяснений и нравоучений отправил Филоиса на задний двор выстирать ритуальные одежды, которые полагалось стирать после каждой церемонии.

Филоис молча выполнил задание, но, как я чувствовала, затаил на меня большую обиду. Когда в храм пришли новые жрецы, он стал выслуживаться перед Миаггу, и как-то раз я слышала, что новый верховный жрец велел Филоису прийти к нему поздно вечером.

На следующее утро Филоис выглядел немного странным, как будто чем-то расстроенным, он рассеянно выполнял свои ежедневные обязанности, и было видно, что мыслями он где-то далеко. Мне даже показалось, что под левым глазом у него была царапина, которую он чем-то старательно замазал.

После того, как он застал меня в центральном зале храма в объятьях незнакомца, он стал относиться ко мне с еще большей надменностью и даже раздражением. Впрочем, вскоре меня отправили на кухню, и я перестала видеть Филоиса.

В кухне еще оставался чан с чистой водой, и я окатила себя из него с головы до ног. Дедушка Имати говорил: «всегда очищай тело до и после церемонии. Поливай сверху на макушку и не жалей прически». Сейчас жалеть уже было нечего, все мои гребни и раковины, которые я вплетала в волосы, остались в храме. Поэтому я просто расчесала волосы обломком гребешка и собрала их сзади в узел. Затем я надела свои темно-красные церемониальные одежды, их мне разрешили забрать с собой, поскольку мне предстояло участвовать в празднестве.

Поднявшись на три ступеньки вверх, я оказалась на маленькой круглой мраморной плите, предназначавшейся для низших храмовых служителей, это было место для их личной ежедневной беседы с Богом Хапри. Я села, закрыла глаза и мысленно обратилась к золотому жуку. В молитвах я всегда видела его перед собой как живой шар золотого света. Сегодня шар пульсировал, мерно сжимаясь и расширяясь. Я попросила Хапри дать мне наставления на текущий день.

Шар приблизился к моему лицу, и я ощутила внутри него чье-то знакомое дыхание. Это был учитель Имати, впервые со времени своей смерти, он пришел ко мне в молитве. Я почувствовала его присутствие рядом с собой, мне стало уютно и спокойно, как прежде. Учитель Имати словно сел рядом со мной, как он всегда делал это, давая мне настройку на нужный уровень духовного звучания. Я растворилась в этой волне, она подхватила меня, и я поплыла в ней вверх, ощущая себя все легче и легче.

Через какое-то время учитель Имати исчез, оставив меня одну, и я увидела перед собой ров, наполненный водой. Вода была прозрачная и холодная. Я подняла глаза и посмотрела на другую сторону рва. Там виднелась чья-то фигура, завернутая в белые одеяния. Приглядевшись, я узнала незнакомца, которого встретила тогда в храме. Он смотрел на меня, и его взгляд касался моего сердца.

Вдруг земля под моими ногами начала осыпаться, и я отчаянно замахала руками, чтобы удержать равновесие. Я опустила взгляд вниз, и увидела, что вода во рве помутнела, стала сначала серой, а затем какой-то ржавой, со дна стали подниматься пузыри, поверхность забурлила и запенилась. Я отшатнулась назад и почувствовала, что, если сделаю еще один шаг в ту сторону, то непременно умру. Это осознание пришло ко мне настолько четко, что я в ужасе застыла, не зная, куда двигаться дальше. И тогда я услышала, как меня кто-то зовет. Это был незнакомец, он все еще стоял на той стороне бурлившего рва и звал меня… но звал беззвучно.

Я слышала его зов и знала, что это именно он зовет меня, но губы его были плотно сомкнуты. В это время мои ноги погрузились во что-то густое и горячее. Посмотрев вниз, я поняла, что стою в луже крови. Тогда я снова подняла глаза на незнакомца, встретилась с ним взглядом и, изо всех сил оттолкнувшись от осыпавшегося берега, прыгнула через ров на другую сторону. Я полетела над этой клокочущей бездной. Вдруг меня резко тряхнули, и я открыла глаза. Надо мной снова стоял Филоис, он держал меня за плечо.

– Идем, – сухо сказал он мне. – Церемония вот-вот начнется.

***

Все церемонии в нашем храме проводились в соответствии с четко установленными правилами. И только одна – церемония в день праздника Солнцестояния – не имела твердых правил и каждый год проходила по-разному. У Солнечного жука Хапри, имевшего свое плотное тело в виде скульптурного изображения, одновременно являвшегося крышей центрального зала, было особое отверстие. Оно находилось там, где заканчивалась его голова и начиналось большое круглое туловище.

В день солнцестояния, и только в этот день, солнце в своем зените оказывалось как раз над этим отверстием, и один из его лучей проникал сквозь него под купол храма, попадая как раз на темя Верховного жреца, проводившего церемонию. Этот момент считался наивысшей кульминацией. Пребывая в особом состоянии, жрец ощущал проникновение в него сияющей энергии Хапри и становился инструментом в руках Бога, позволяя ему проявить себя так, как он желал.

Я помню, как на одной церемонии учитель Имати после вхождения в него Божественного Духа, произнес пламенную и полную любви и сострадания речь. На другой год он пел какой-то древний молитвенный гимн, которого мы никогда раньше не слышали и который он сам, как потом выяснилось, слышал и исполнял впервые.

Был год, когда жрец Имати исполнял священный танец Солнца, и тело его двигалось само без его участия, выполняя такие движения, каких мы у него никогда не видели. Но мне особенно запомнилась та последняя церемония, в которой учитель не удивил нас никакими особенными способностями.

После того, как Божественный луч коснулся его макушки, он долго стоял, закрыв глаза и не двигаясь, и нам всем казалось, что он даже не дышит. Затем он вдруг открыл глаза и стал смотреть вокруг, словно не видя нас. Он протягивал руки к нам, и из его ладоней вырывался струящийся свет, настолько очевидный и осязаемый, что мы купались в его теплом сиянии, как котята, играющие в солнечном луче.

Когда я подошла к храму, все основные участники уже заняли свои места в том самом «зрительном зале», который мне было так странно видеть в главном зале. Это были, в основном, не знакомые мне люди. Одни из них были в белых церемониальных одеждах, а другие в темно-синих и оранжевых. С левой стороны от жертвенного стола располагались места для женщин, с правой – для мужчин.

В центре, над бывшим источником, было сооружено нечто вроде завесы или купола из темно-вишневой ткани. Филоис подвел меня к женской половине и хотел было поставить поближе к импровизированной сцене, но его отозвали, и он вынужден был оставить меня там, куда успел довести, у самого последнего ряда зрительных стульев. В зале было душно. Кое-кто из сидящих ближе к центру, обмахивался небольшими опахалами. Раздавалось негромкое перешептывание.

Вдруг все резко затихли, и я услышала голос Агвальта, правой руки Миаггу, с недавних пор тоже ставшего жрецом нашего храма. Он начал читать наизусть молитву-хвалу богу Хапри, произнося так хорошо знакомые мне слова древнеатлантического языка с резавшим слух западным акцентом.

В конце молитвы атмосфера в храме словно завибрировала, и до моего слуха донесся какой-то низкий рычащий звук. Он длился и длился, превратившись в глухое гудение или своеобразное пение, от которого внутри меня все как-то сжалось. Вскоре к нему добавился низкий басовый звук длинных труб, которые, как оказалось, располагались с четырех сторон зала и, по-видимому, самостоятельно отзывались на первый, рычащий звук, так как я не заметила, чтобы на этих трубах кто-нибудь играл.

Некоторые из присутствовавших закрыли глаза и стали подпевать этой странной музыке. Кто-то раскачивался из стороны в сторону, кто-то вытянулся, словно пламя свечи. Я видела, что эти звуки хорошо знакомы многим сидящим в зале и вызывают у них особое состояние. Но мне хотелось куда-нибудь спрятаться или убежать. Через какое-то время мне казалось, будто вокруг меня все дрожит и вибрирует этими звуками – и пол, и стены, и тканевые драпировки зала, и даже моя собственная одежда.

Я чувствовала, что сейчас ни в коем случае не должна пропустить эти звуки внутрь себя, не должна позволить им стать собой. Иначе беды не миновать. Я изо всех сил сосредоточилась на ритме своего дыхания и представила перед мысленным взором образ своего учителя. Хотелось закрыть глаза, но внутреннее чутье подсказывало мне, что этого делать не стоило.

В едином гуле начал отчетливо слышаться какой-то новый, более высокий и резкий звук. Я подняла глаза на «сцену». Там перед большой каменной чашей восседал сам Верховный жрец Миаггу и водил по ее краям лезвием ножа на длинной рукоятке. Чаша издавала очень странный пронизывающий звук. Сидящие вокруг люди слушали его с какой-то странной смесью покорства и плохо сдерживаемого надрыва или боли.

Я начала тихо молиться о том, чтобы дух Хапри освободил меня от участия в этой церемонии и дал возможность бежать отсюда. Пение каменной чаши раздавалось все громче. К жертвенному столу вывели какого-то человека, чьи локти были связаны сзади в мучительном, неестественном положении. Его голова была обмотана куском белой ткани. Что они собираются делать? Неужели и в самом деле жертвоприношение?

Человека раздели догола, оставив на нем только тот кусок ткани, который скрывал его голову. Зрители молча и безучастно взирали на худое тело в синяках и ссадинах. Это был мужчина или, скорее всего, юноша. Двое жрецов повалили его животом вниз на жертвенный стол, прямо перед играющим на каменной чаше Миаггу. Тот поднял вверх свой нож с длинной рукоятью и, сделав шаг вперед, оказался над распростертым телом. Громко прохрипев какое-то заклинание, он вонзил нож в тело жертвы со спины в области шеи.

Хлынула кровь, раздался крик бедного юноши, и ткань, обматывавшая его голову, соскользнула на окровавленный пол. Филоис! Это его искаженное страданием лицо смотрело на сидящий в немом оцепенении зал. Все присутствовавшие словно были погружены в какой-то странный гипнотический сон, при этом глаза их были открыты, и они бесстрастно взирали на происходившее убийство.

Энергия в зале стала такой плотной, что, казалось, вот-вот придавит меня к земле. Миаггу снова прохрипел какое-то заклятие и снова занес нож. В этот момент сквозь священное отверстие Великого Хапри в зал проник луч солнца. Но его милосердный свет не мог достигнуть ни головы Миаггу, ни тела несчастного Филоиса, корчившегося и кричащего от боли. Жертвенный нож пронзил его в пах.

Я в ужасе опустила глаза, и тут меня осенила внезапная мысль о том, что в храм были доставлены два ножа! А стало быть, жертвоприношений должно быть два! Я осторожно сделала несколько шагов назад и опрометью бросилась назад, на кухню, еще не зная, как спастись, но твердо понимая, что наблюдать эту церемонию дальше для меня было смертельно опасно.

Позади кухни на земле стояли большие глиняные кувшины, в которых утром привозили воду. После церемонии их должны были заполнить мусором и отправить в нижний город. Не долго думая, я залезла в один из этих кувшинов. На дне его уже лежали какие-то объедки, но меня это нисколько не заботило.

Я заткнула уши, чтобы не слышать душераздирающих криков и отвратительной, разъедающей тело музыки. Я закрыла глаза, чтобы еще раз представить себе любимый образ дорогого ушедшего учителя, при жизни которого мне никогда не довелось бы испытать такой церемонии.

Кувшин подрагивал от вибраций происходившей невдалеке музыкальной какофонии. Но внутри него я молилась о спасении, о том, чтобы меня не нашли и благополучно отправили утром в нижний город. Что я буду там делать, куда идти, я даже не задумывалась, понимая, что сейчас для меня самое главное – бежать из храма.

Я умоляла бога Хапри спасти меня. Из главного зала стали доноситься другие звуки. Было похоже, что все «зрители» теперь принимают участие в действе, выкрикивая слова странных и страшных заклятий. Их голоса долетали до меня волнами, сотрясая мое убежище, словно подземные толчки.

Вдруг посреди этого шума я уловила еле слышное шуршание. Я открыла глаза. По краю моего кувшина, толкая перед собой навозный шарик, полз жук-скарабей. Не выразить словами, как обрадовалось мое сердце! Хапри! Ты услышал меня! Я не могла отвести завороженного взгляда от его маленького овального панциря, темнеющего на фоне ярко-голубого неба.

Жук на мгновение замер на краю сосуда, а затем, обхватив лапками свое сокровище, прыгнул вниз, на дно. «Теперь со мной все будет хорошо!» – подумалось мне. Теперь уже не могло быть иначе. Ведь сам Хапри был со мной, в моем кувшине! Его тихое шуршание рядом успокаивало меня, и даже мерный гул со стороны храма казался мне чем-то далеким и нездешним.

Как долго я просидела в кувшине – не знаю. Когда я очнулась, то обнаружила, что сверху на меня набросали какие-то ветки и гнилое тряпье. Высунувшись из-под него, я увидела над головой звездное небо, а вдалеке услышала какие-то голоса и пьяный смех. Видимо, церемония подошла к концу, и сейчас ее участники совершали последние возлияния.

Я тихо свернулась калачиком на дне кувшина. Глиняные стенки стали холодными, и мне приходилось удерживать тепло. Несмотря на это, мне снова удалось вздремнуть, пока меня не разбудили шаркающие шаги, приближавшиеся к моему убежищу. Кто-то схватился руками за край кувшина и слегка наклонил его. Человек закашлялся, и его вырвало. Я чувствовала, как горячая вонючая жижа стекает по моим ногам, но замерла, боясь пошевелиться. Облегчившись, человек вернул кувшин на прежнее место и зашагал прочь. А я, брезгливо морщась, возносила хвалы богу Хапри. Меня не заметили. Какое счастье!

Наутро меня разбудил скрип подъезжающей телеги и голоса. Кувшины погрузили. Ворота храма солнечного бога затворились, звякнули ключи запиравшего замок сторожа. Я ехала в неизвестность в самом невиданном экипаже. Впереди меня ожидала встреча с нижним городом, в котором я не знала ни души и в котором была всего один раз в жизни, семь солнц назад, по дороге из порта в храм.

Глава 6

– А что происходило в это время с тобой, учитель?

– После возвращения домой из порта я провел три дня в глубокой медитации. Я почти ничего не ел, только время от времени пил настой красных водорослей, это придавало мне силы к дальнейшему самосозерцанию. Я был очень недоволен собой. В самом деле, за последнюю тысячу лет это, пожалуй, единственная сильная вспышка эмоций.

Я уже давно привык относиться к окружающему миру и его проявлениям с внутренним спокойствием и гармонией, присущей тем, кто способен контролировать свои импульсы и тем самым удерживать реальность под своим контролем. За долгие столетия существования Империи атлантов я видел здесь многое, и прекрасное, и ужасающее, и мало что затрагивало бы меня настолько глубоко, чтобы я переставал различать заложенный в этих явлениях скрытый смысл и мудрую гармонию.

Мне часто приходилось, разговаривая с людьми, играть нужные эмоции для того, чтобы общение с ними не выглядело совсем уж странно. Я делал это без удовольствия, потому что любая игра с самим собой рано или поздно приводит к тому, что ты и сам начинаешь верить в то, что изображаешь. Поэтому я старался поменьше встречаться с людьми.

Мне удалось достичь почти совершенного внутреннего покоя, и поэтому, наблюдая постепенное угасание великой цивилизации, я позволял себе лишь отслеживать трупные пятна, появляющиеся на ее теле, и мои оценки этих процессов не затрагивали моих внутренних переживаний. Иными словами, я позволял своему уму наблюдать, сравнивать, запоминать, в действительности не погружаясь в эту иллюзию гибели, а лишь позволяя немного поработать разуму и эмоциям – частям моего сознания – подобно тому, как хороший атлет должен тренировать все свои мускулы для того, чтобы они не ослабевали и не усыхали.

Но на этот раз я, кажется, перестарался и позволил себе слишком увлечься процессом. И теперь, сидя в медитации, я хотел понять, почему и как это произошло. Я хорошо чувствовал присутствие внутреннего учителя. Я знал, что он работает со мной и через какое-то время решил поговорить с ним:

– Я знаю, ты здесь, может быть, ты ответишь на мои вопросы?

– Хорошо. Спрашивай.

– Почему ты молчал все это время? Почему не помогал, не давал советов?

– Потому что они не требовались.

– Как? Я же просил тебя помочь…

– Ты просил сделать за тебя выбор. Это не входит в мои правила. Поэтому я молчал в ответ на твои призывы.

– Что ты хочешь сказать?

– Что сейчас мы уже можем разговаривать и изучать сложившееся положение вещей. Ты ведь уже сделал выбор. Ты остался. Ты попросил соединить тебя с этой девушкой.

– Да, но ведь я ничего не сделал для того, чтобы спасти ее, помочь ей бежать?

– Это не имеет значения. Важно то, что ты выразил намерение быть с ней и остался ради этого на острове. Вселенная уже начала действовать, осуществляя твою волю. И то, что ты пока ничего не сделал, чтобы вызволить ее, не означает, что тебе не предстоит сделать это в будущем.

– Хорошо, я понимаю тебя. Но почему ее судьба настолько взволновала меня? Почему у меня такое чувство, что, если я ее потеряю, то это будет равносильно тому, как если бы я потерял часть своего тела, руку или ногу, а может быть, даже и часть моего сознания?

Внутренний учитель взял паузу.

– Потому что это так и есть, – ответил он через некоторое время.

– То есть как?

– У меня есть еще одно непреложное правило, – медленным и, как мне показалось, скрипучим голосом проговорил Внутренний учитель. – Я не отвечаю на вопросы, ответы на которые ты должен найти сам.

Я улыбнулся. Беседа была окончена. Я сосредоточился на коронной чакре и временно покинул оковы своей личности, растворившись в океане Божественной гармонии и любви.

***

К концу третьего дня медитации я начал уставать. Внимание начинало рассеиваться, тело требовало еды и сна. Я понял, что это знак прекратить внутреннее созерцание, и впервые за долгое время вышел на балкон своего дома.

Снова опускался вечер. Море, готовившееся принять в себя драгоценный кристалл сияющего Солнца, отражало его бесконечную красоту оранжево-розовыми бликами. На небе уже был виден ярко-голубой Сириус, младший брат Солнца. «Ничто из того, что окружает тебя, не бывает случайным», – вспомнились мне слова моего давнего друга. Сириус всегда означал многое.

Сейчас, глядя на него, я начал осознавать, что все идет так, как и должно идти, что все складывается наилучшим образом из всех возможных, что мне предстоит ждать добрых вестей и неожиданных встреч. Все это, подмигнув, сообщил мне Сириус. Я подмигнул ему в ответ и со спокойной душой отправился спать.

***

Я спал довольно крепко, сон для меня уже давно стал нечастым явлением, я научился спать раз в двенадцать-четырнадцать дней, в остальные ночи заменяя сон медитацией с хорошим расслаблением. Сон есть забвение в забвении, иллюзия в иллюзии, и поэтому по мере того, как сознание привыкает осознавать себя находящимся в постоянно меняющейся, живой и текучей иллюзии, тело перестает настолько сильно уставать, чтобы ему требовалось бы ежедневное выключение из режима осознавания и вполне обходится полубодрствующим расслабленным состоянием, отпуская контролирующую часть сознания сливаться с Божественной вечностью.

Примерно таким же способом сна владеют крупные животные, способные спать стоя, расслабляющие тело, находясь при этом в небольшом, необходимом для поддержания положения тела, напряжении. Но в тот день я на самом деле уснул, отключив себя полностью. Мне требовался полноценный многомерный отдых. И все же под утро я начал потихоньку включаться в реальность, все еще не напрягая тело, но уже слегка напрягая сознание.

Обычным людям этот состояние знакомо как «полусон» или утренняя дрема, в котором они обычно видят самые запоминающиеся, а порой и вещие сны. Это происходит у них неконтролируемым образом, они все же чувствуют себя спящими. Находясь в «преддверии» реальности, видя и ощущая те тонкие нити и структуры, из которых складывается плотная материя, можно научиться хорошо понимать эту энергетическую механику и начать управлять реальностью так, как это вам нужно.

Только в этом ни в коем случае нельзя опираться на разум, на логические доводы и на те желания, которые ведут к какой-либо вашей личной выгоде, то есть, исходят от несознательной, непросветленной части вашего эго. Во-первых, потому, что, стоит только вам включить разум или эго, как окружающая вас тонкая дрема тут же рассеется, превратившись в плотный овеществленный мир, иными словами, реальность «включится», так как вы нажали на две основные кнопки ее включения – разум и эго. Во-вторых, даже если бы вам и удалось проецировать на эти таинственные механизмы реальности свою эгоистическую или логическую волю, то это не приблизило бы вас к осуществлению ваших истинных целей в этом воплощении.

Потому что разум и эго не знают об этих целях, но при этом изо всех сил притворяются, как будто бы знают. Истинные цели и задачи вашей жизни хорошо знает ваша интуиция, ваша душа, ваш внутренний учитель, и эти цели никогда не будут выглядеть перед вами в виде законченных, логически выстроенных концепций. Это всегда будет на уровне ощущений и предощущений. Это будет нечто, не оформленное до конца, узнаваемое только своим легким пунктиром-направлением, нечто едва уловимое и схожее с готовым вот-вот рассеяться туманом.

Да, полное и четкое понимание наших истинных задач и целей никогда не сопровождает тех, кто воплощается в мирах реализации. Никто из великих мастеров седой древности или современных не обладал этим, а если и думал, что обладает, то рано или поздно понимал, что это будто бы понимание есть на самом деле фикция, замена, которую проецирует наш разум, пытаясь вместить энергии этих ощущений в рамки своего ограниченного восприятия.

Построения разума никогда не выражают полностью тех чувств и ощущений, которые мы воспринимаем как отражение наших истинных целей. Что бы ни делало существо, находящееся в воплощении, ему никогда не дано полностью знать всех причин и последствий того, что оно делает. Иными словами, все, даже самые просветленные учителя, находясь в воплощении, вынуждены «играть вслепую», и единственное, чем их «проснувшийся» разум отличается от всех остальных, это то, что они привыкли слушать свои самые тонкие ощущения и умеют понимать их язык.

Итак, находясь в «преддверии реальности», вы можете попробовать свои силы в управлении вашей реальностью. Для этого вам следует опираться на свои эмоции и ощущения. Делайте то, к чему они вас склоняют. Опираясь на неясный туман их указаний, шагните в указанном направлении, тем самым сократив свой путь до цели в той реальности, которая включится, когда вы полностью проснетесь.

Именно этим несложным упражнением я и занимался на заре следующего дня, и не могу сказать, чтобы тот шаг, который я делал, давался мне с трудом. Наоборот, все шло гладко и легко, и я уже начинал понимать просыпающимся разумом, что это добрый знак. В этот самый момент я услышал внутри своего сна чье-то присутствие… Это были чьи-то давно знакомые энергии. Незваный гость вел себя тихо, ничего не говоря и даже почти не шевелясь. Я чувствовал себя ребенком, к которому кто-то подкрался сзади и закрыл глаза руками, пока тот не успел обернуться. Но энергию не так-то просто скрыть. Я вышел из состояния полу-включенности в полное осознание происходящего и громко «произнес» внутри себя:

– Манас! Это ты?

Последовавшие тихие колебания были похожи на неуклюжую возню где-то в кустах. Наконец гость «ответил» знакомым мне голосом:

– Да, учитель, это я. Прости, но я боялся помешать тебе во время твоей медитации.

– Уже помешал, – с улыбкой «ответил» я. – Теперь говори, зачем пожаловал. Где ты находишься, кстати?

– Неподалеку, учитель, совсем неподалеку. И у меня есть к тебе дело. Если ты позволишь, я загляну к тебе сегодня после полудня.

– Приходи. Буду рад тебя повидать.

На этом наше телепатическое общение прекратилось, и я открыл глаза. Солнце уже взошло, и под моим окном начинал свою обычную шумную жизнь нижний город. Я вызвал слугу, сына хозяина дома, в котором я останавливался, и попросил его принести мне свежих овощей и фруктов с рынка, хлеб, сыр и чистую родниковую воду. Парнишка кивнул, зажал в кулаке мешочек с крупными цетиранскими империалами, прихватил небольшую тележку и, насвистывая какую-то песенку, исчез со двора.

Я сделал несколько любимых утренних упражнений, сочетавших в себе физическую силу, ловкость и благотворное энергетическое воздействие на тело и сознание, совершил ритуально-гигиеническое омовение в большой перламутровой ванне и надел чистую одежду. Вскоре раздался тихий стук в дверь, вошел мой посыльный, катя перед собой тележку, доверху наполненную различной аппетитной снедью. Получив щедрые чаевые за работу, мальчишка удалился с довольным видом, спеша передать своему отцу о том, что у меня ожидаются гости и что я прошу меня сегодня не беспокоить.

Мысли мои, тем не менее, все время возвращались к ней, той маленькой жрице из храма солнечного Хапри. Воспоминание нашего знакомства грело мое сердце, я словно бы снова ощущал жжение от нескольких ее слез, упавших на мое плечо. Ум мой отчаянно желал знать, когда же я снова увижу ее и каким образом состоится эта встреча.

У меня оставалось в запасе совсем немного времени, меня ждали неотложные дела по ту сторону океана. Я понимал, что могу узнать время и обстоятельства нашей встречи, стоит только задать вопрос подсознанию и получить интуитивный веер вероятностей, несколькие из которых будут светиться чуть ярче остальных. Но я не хотел получать это знание. Я ощущал, что мое внимание может серьезно воздействовать на формирующуюся реальность, что мне ни в коем случае нельзя сейчас проявлять это воздействие, что все сложится наилучшим образом именно так, как и должно, раз уж я попросил у Хапри помощи в этом деле.

За окном раздался протяжный и густой звук Большого Рога, возвестившего о наступлении полудня. Чтобы как-то скоротать время до прихода Манаса и немного отвлечься, я решил заняться каллиграфией.

Достав двадцать две деревянные дощечки размером с ладонь и особые атлантические чернила, добывавшиеся из чернильной жидкости осьминогов, я начертал двадцать два рисунка-иероглифа, каждый из которых обладал особой символикой и отражал особое психо-магическое состояние.

Несмотря на то, что фигуры рисовались в точном согласии с древним каноном, рисунки каждый раз получались разными, фиксируя мое внутреннее состояние. Это было своеобразной медитацией в творчестве, я любил это занятие, потому что оно помогало мне в работе над самим собой, над своей душой. Эта система была привезена мной с созвездия Ориона и с ней уже начали работать некоторые мои ученики.

Я услышал позади себя тихий звенящий звук. Что-то легко опустилось на пол балкона и затихло. В моем энергополе возникли небольшие спиральные вихри радости, которые я ощущал как приятную щекотку. Манас был здесь.

– Ты точен как часы верховного жреца Цетирании, – усмехнулся я вместо приветствия.

– Учитель, я не мог больше ждать, – услышал я в ответ его физический, а не телепатический голос, и мой ученик быстрым шагом вошел в комнату через балконную дверь. Подойдя ко мне, он опустился на колени и коснулся лбом моих стоп. Я взял его за плечи и поднял на ноги.

– Надеюсь, ты не позволил себе кружить над городом, любуясь видом с воздуха? В нынешние времена полеты на неизвестной вимане не поощряются властями. Если сильно надоедать им своими пируэтами, они могут даже сбить летающий объект. А мне будут задавать дурацкие вопросы.

– Нет, учитель, меня не так-то просто было заметить с земли. Я шел на сверхскорости почти до самого твоего дома и переключился на обычный посадочный режим только на подлете к балкону. Но… как ты узнал, что я прибыл на вимане? У нее ведь почти беззвучный мотор.

– Решил провести старого звездолетчика? Неужели ты думаешь, я не отличу писк приземляющейся машины от чириканья птички? – расхохотался я. – И потом, я же знал, что ты с ума сходишь по этим штукам. Ну, давай, показывай мне своего коня.

Мы вышли на балкон, и я увидел перед собой маленький блестящий летательный диск диаметром в два человеческих роста. Сверху он имел совсем небольшую куполообразную кабину и, судя по всему, мог перевозить не больше двух-трех человек вместе с пилотом. Его металлический корпус отливал золотистым сиянием, а тонкие ножки-шасси умудрялись удерживать тело аппарата на краю балконного ограждения, подобно петуху, сидящему на жердочке.

– Вот это приземлился! – восхитился я.

Манас, польщенный моей похвалой, быстро затараторил:

– Это еще что! Я в нем на край вулкана приземлялся. Почти что перед самым выходом лавы. Он у меня и на воду садиться умеет, и на лед. Однажды сел на мачту какого-то судна посреди моря, до смерти напугал корабельщиков…

Внезапно наш разговор прервал странный гудящий звук, доносящийся откуда-то сверху. Протяжный и тоскливый он вселял чувство непонятной тревоги.

– Что это? – вздрогнул Манас.

Я не отвечал, но на душе у меня отчего-то стало неспокойно. Я обратился к внутреннему учителю. «Почему меня это беспокоит?» – спросил я его. «Потому что ты ждешь ее, – отвечал внутренний учитель. – Ты знаешь, что она должна выбраться из храма сама. Но не знаешь, как она это сделает».

– Кажется, я знаю, откуда этот звук, – ответил я наконец Манасу. – В храме солнечного Хапри сейчас проходит праздник солнцестояния.

– Да ну? – удивился мой ученик. – Не припомню, чтобы когда-либо из этого храма доносились такие душераздирающие звуки.

– Недавно там сменился верховный жрец, – пояснил я. – И теперь там другие порядки.

– Учитель, не хочешь ли ты сказать, что туда пришли эти… с запада? Страшно даже подумать, чем все это может закончиться. Учитель, как же так? И ты не противодействуешь этому тихому захвату? Или ты хочешь сказать, что тебе нечего им противопоставить?

– Манас, ты всегда был горячим, – с улыбкой ответил я. – Мне есть что им противопоставить. Но это требует подготовки.

– Я понимаю, учитель. У тебя опять какой-то большой план.

– Не волнуйся, Манас. Сейчас главное, чтобы собрались все основные участники этой истории. И мы не должны мешать им прийти ко мне. Наши мысли должны быть спокойны.

Воздух вокруг нас вибрировал этими протяжными неприятными звуками. Через какое-то время до нас стали доноситься человеческие голоса. Это было совершенно особенное пение. Как мастер я мог сказать, что эти голоса пели так, как поют люди, которых ввели в определенное состояние.

Золотистый летательный диск начал слегка подрагивать.

– Думаю, лучше мне его сложить сейчас, – озабоченно проговорил Манас и сделал быстрый взмах рукой в сторону виманы. – Варанга, хати! – скомандовал он, и летательный аппарат засветился, на глазах съежился, превратившись в маленькую детскую игрушку, и за одно мгновение перелетел с парапета прямо на ладонь хозяина. Тот бережно спрятал его в складках своей одежды.

– Варанга? – переспросил я. – Ты зовешь его «Жуком»?

– Да, учитель. Я так назвал его. Он отзывается на это имя и на мой голос. Может, вернемся в зал?

– Да, пожалуй, нам будет сейчас лучше под крышей, – согласился я, и мы снова расположились у обеденного стола.

– Теперь я понимаю, почему они просили меня доставить тебе это как можно быстрее… – задумчиво сказал Манас. Он запустил пальцы в волосы и закрыл лицо руками.

– Мне тяжело видеть все это, учитель, – продолжил он через некоторое время.

Я молча подошел и обнял его.

– Ты давно не был здесь, Манас, – утешал его я. – Тут просто надо сохранять свет внутри. Даже когда вокруг сгущается тьма. Даже когда тебе страшно. Даже когда берет отчаяние. Наблюдай свой свет внутри. Будь с этим светом. Слушай его и позволяй ему вести себя.

– Да, я знаю, учитель, знаю. Когда я изобретал своего варангу, я так хорошо чувствовал свет внутри. Это он помогал мне, это он подсказывал решения трудных задач, это он хранил меня, когда я чуть было не разбился во время тренировочного полета. Этот свет указал мне, где и что я должен исправить в моторе, чтобы избежать аварий в дальнейшем.

– Твой Жук хорошо получился, – похвалил его я.

– Ты еще не летал на нем, – заметил мой ученик.

– Это не мешает мне сделать вывод, – возразил я. – а у тебя еще будет возможность увидеть в нем некое законченное совершенство. Ты сделал его под себя и для себя. И по характеру он такой же, как ты.

Манас налил себе из кувшина родниковой воды, взял лепешку и сыр и немного расслабился. Он полулежал возле стола, опершись на локоть, я сел напротив него, скрестив ноги. Мы молчали. Вначале мой ученик застыл и долго не двигался, словно кот, поймавший на себе луч теплого солнца.

Манас даже прикрыл глаза и, казалось, погрузился в какие-то видения. Если бы я хотел, то мог бы заглянуть в ту картину, которая предстала его глазам, как я часто делал раньше, когда Манас обучался у меня. Но сейчас я не стал этого делать, а просто настроился на те энергии, которые легкими волнами и вихрями кружились между нами.

В такие моменты два близких друг другу существа способны обмениваться гораздо большим, чем то, что могут передать слова. В этом общении мы обменивались тем, что находится за гранью нашей нынешней личности, передавали друг другу то, что и сами не всегда могли осознать, но что, как мы чувствовали, имеет для нас обоих большое значение.

Манас опустился на спину и как будто задремал. Я знал, что такой бывает реакция тела, когда передаваемая информация слишком трудна для той части сущности, которую называют личностью. В таких случаях сознающая часть человека временно отключалась для того, чтобы информация могла распределиться по телу и сознанию под руководством высших аспектов сознания. Я тоже отпустил тело и ум, погрузившись в состояние самосозерцания, не выпуская, тем не менее, из внимания состояние Манаса. Время для нас прекратило свое существование.

Когда мы очнулись, то по положению солнца я понял, что наступал вечер. Манас зашевелился и сел.

– О учитель, – медленно произнес он. – Как давно я не был возле тебя. Я уже почти совсем отвык от такого разговора с тобой. Это всегда похоже на какую-то сказку. Как будто я общаюсь с тобой не просто умом или языком, но всем телом, всей своей энергией, и это общение ощущается гораздо более полным, всеохватным, оздоравливающим. Это словно настройка для всего моего сознания, для моего тела, для моего ума. Спасибо!

– Я рад, что тебе понравилось, друг мой, – широко улыбнулся я. – Спасибо и тебе. Твое присутствие сегодня очень важно для меня. Ты помогаешь мне пережить то, что я должен пережить.

– Да, дорогой До-ути, я понимаю, что тебе сейчас трудно. И может ли быть иначе, когда такое творится на островах великой империи? Я долго не был на Земле и помнил ее совсем другой. Как она изменилась сейчас, как потяжелели ее энергии!

– Помнится, ты говорил о каком-то деле… – я постарался направить ход нашего разговора.

– Да, – тряхнул своей черной головой Манас. – И дело серьезное. Я должен кое-что тебе передать.

Он запустил руку в складки своего широкого плаща и вынул оттуда небольшой сверток. Так как я умел видеть сквозь различные материалы, то сразу понял, что золотилось там, внутри. Поэтому я сразу спросил:

– Ты был на Орионе?

Манас покачал головой.

– Нет. На Орион меня не пустили, хотя мне ужасно хотелось туда попасть. Я был на Марсе.

– Тебя просили передать только это или что-то еще на словах?

Манас прищурился.

– Тебя не проведешь, учитель. То ли ты меня насквозь видишь, то ли…

– И то, и другое, дорогой. А кроме того, я хорошо знаю ИХ привычки.

– Мне передавал это наместник колонии лично. В строжайшей тайне. Он срочно вызвал меня к себе, мне пришлось бросить дела в своей мастерской, а я должен был производить пробный запуск генератора нового образца. Наместник сказал мне, что я должен как можно скорее и незаметнее доставить тебе вот этот сверток, что мне ни под каким предлогом не разрешается заглядывать в его содержимое, что если я вдруг все же проявлю любопытство, он тут же узнает об этом, и неприятностей мне не избежать. А на словах я должен передать тебе вот это.

Манас наклонился к моему уху и прошептал:

– Четыре на восемь, шестнадцать и сто два.

Я молча кивнул и забрал из его рук маленький сверток. Мне казалось, что этот мятый кусочек ткани просто кричал о том, что внутри него. Во всяком случае, мое сердце едва не выпрыгивало из груди от радости.

– Спасибо, брат Манас! – сказал я. – Ты не мог привезти мне более приятного подарка.

– Да? – удивился ученик. – Что ж, не думал, что ты так обрадуешься. Впрочем, твоя душа всегда была для меня непостижимой.

– Дело не в душе, друг, а просто в том, что я чуть дольше тебя живу на этом свете… – ответил я и мягко погладил его по руке.

Глава 7

Как же мне найти тебя?

Было раннее утро, я стояла на берегу моря и надевала еще сырое платье. Я положила его на большой камень после ночного купания, а сама закопалась в теплый песок, чтобы подождать, пока постиранная одежда немного просохнет. Солнце всходило быстро, и мне не хотелось задерживаться в этом месте.

Меня могли уже начать искать. С утра на рыночной площади объявляют новости жрецов Горы, и из храма Хапри уже мог поступить приказ разыскать сбежавшую служанку. Горожане всегда стараются помогать в розыске, потому что в качестве награды получают возможность бесплатно пройти церемонию в одном из храмов. У меня нет другой одежды, кроме церемониальной, а она сильно отличается от одежды простолюдинок. У меня совсем мало времени.

Рынок открывается почти сразу после восхода солнца. Мне лучше не показываться на рыночной площади. Придется огибать ее по боковым улицам, а их я совсем не знаю. Живя на Горе, я часто смотрела на лежащий внизу город, издали изучала расположение его главных и маленьких улиц, наблюдала за многолюдными толпами на центральных площадях. В Цетирании их было три, главная из которых – рыночная – находилась с южной стороны от Горы.

Повозка с кувшинами увезла меня через южные ворота Горы вниз, к рыночной площади. Там я тайком выбралась из кувшина и побежала прямо на берег моря. С южной стороны в городской стене был большой провал, который образовался после последней Великой встряски около полусотни солнц назад. С южной стороны город почти не охранялся, потому что к нему почти вплотную примыкал следующий остров – Кахану – на котором находился сторожевой форпост.

Рыбаки и мелкие торговцы с соседних островов беспрепятственно причаливали к южной стороне города и привозили свой товар. Поэтому в этой части города с раннего утра было многолюдно. Мне нужно попасть… в какую же часть города мне нужно попасть?

Я закрыла глаза и улыбнулась. Я знаю, ты со мной. Ты всегда со мной. Теперь мы связаны, и найти тебя мне так же просто, как дышать. Я почувствовала твое дыхание рядом со мной, как это было тогда, когда ты меня обнял. Я стала дышать в одном ритме с тобой. Я ощутила тепло твоего прикосновения. Где ты сейчас?

Город раскинулся перед нами в том пространстве, которое и разделяло, и соединяло нас. Как мне безопасно дойти до тебя? Дай знак. Город перед моим внутренним взором всколыхнулся, по нему пробежала невидимая волна, и вдруг это единое нечто на мгновение прорезала золотая молния. Это был мой путь на этой карте. Одного маленького мгновения было достаточно, чтобы я поняла направление моего движения. Обходить рынок надо справа по Гончарной улице.

Я подпоясала платье и босиком отправилась в путь. Встававшее с правой стороны солнце обещало жаркий день. Пройдя через причал, я двинулась вперед по узкой длинной улице, на которой то и дело попадались черепки от разбитых кувшинов. Значит, я на верном пути, как раз отсюда гончары везут свой товар на рыночную площадь.

На улице было тихо и безлюдно, хотя за окнами домов и заборами уже слышалась тихая утренняя возня – чьи-то голоса, скрип дверей, топот детских шагов. Вначале я шла, прижимаясь к стенам домов, потом осмелела и стала идти посередине улицы. Я не торопилась. Отчасти потому, что не очень знала, куда свернуть, когда Гончарная улица кончится, и старалась оттянуть момент дальнейшего выбора.

Мне хотелось немного перевести дух от пережитого. Я шагала, погрузившись в свои мысли, когда узкая улочка вдруг неожиданно завернула влево, и я едва не наткнулась на сидевшего на корточках человека. Он сидел, прислонившись к стене дома, опустив голову на колени. То ли спал, то ли плакал. Не успев остановиться вовремя, я сдучайно толкнула его ногой. Он поднял голову и посмотрел на меня пустыми пьяными глазами.

– Это еще что такое? – произнес он заплетающимся языком. – Ты откуда взялась?

Я хотела было испугаться и бежать, но потом поняла, что он не имеет в виду ничего особенного. Он конечно же, еще ничего не слышал о том, что произошло в храме Хапри. И просто удивился, увидев перед собой девушку в одежде жрицы. Чтобы сразу остановить ненужные вопросы, я ответила:

– Я из центрального храма, достойный муж. Верховный жрец послал меня к гончару забрать важный заказ.

– К гончару? – удивился человек, оглядевшись по сторонам. – Это что, меня занесло к горшечникам? Вот ведь угораздило…

Он попытался встать на ноги, но зашатался и едва не рухнул на меня. Я вовремя успела подать ему руку.

– Спасибо тебе, добрая девушка, – буркнул он. – Так ты из храма?

Его взгляд вдруг на мгновение прояснился. Он посмотрел мне прямо в глаза, словно ища в них ответа на какой-то внутренний вопрос.

– Скажи, вам там в храме есть ли дело до людей? – вдруг тихо и почти без запинок произнес он. – Скажи, думают ли о нас боги? Мне кажется, они совсем покинули нас. Вчера я выгнал из дому мою любимую женщину. Мы прожили с ней девять солнц, и союз наш был благословлен в храме. Жрец говорил еще тогда, что мы заключаем союз в удачный день, звезды улыбаются нам своим расположением… – он всхлипнул, словно ребенок, и продолжил сквозь слезы, – а вчера я застал ее с рабом в нашей постели… понимаешь, с рабом… и она была с ним такой, какой со мной не была никогда…

Он опустился на колени и заплакал. Но все еще крепко держал меня за руку.

– Я никогда бы не подумал, что такое возможно. Я богат, у меня большой дом и два корабля. У нас родились дети. Конечно, я не ангел, и позволял себе тоже… но… я так любил и люблю ее до сих пор…

Последние слова он произнес уже едва слышно. Его голова склонилась к моей руке, и я чувствовала, как по ней стекают горячие капли. Я выпрямилась и почувствовала, как внутри меня тихим солнцем зажглось сострадание. Я положила вторую руку на голову пьяницы и сказала твердым голосом:

– Утешься, брат мой. Мой Бог знает о твоих страданиях. Он говорит тебе, что отныне ты уже никогда не будешь прежним. Он дал тебе возможность измениться, он прощает тебе все, в чем ты обвиняешь себя и других. Да будешь ты благословен быть самим собой.

Человек замер, не шевелился и даже перестал всхлипывать. Мои руки, обнимающие с двух сторон его голову, стали как будто двумя проводниками, благодаря которым он на несколько мгновений унесся сознанием куда-то очень далеко. Я тоже замерла, стараясь не помешать ему. Я ощущала, что этот момент очень важен для нас обоих.

Через некоторое время мужчина поднял голову, выпрямился и, глядя мне прямо в глаза, произнес без единой запинки:

– Спасибо тебе, добрая душа. Мне стало гораздо легче.

Потом он как будто вспомнил что-то и начал нащупывать рукой висевший на поясе кошелек:

– Как я могу отблагодарить тебя? Как это оплачивается в твоем храме

Я остановила его руку.

– Друг мой, мне не нужно денег. Если ты действительно хочешь помочь, одолжи мне твой плащ.

Нисколько не колеблясь, мой новоявленный товарищ расстегнул дорогую пряжку у себя на плече и подал мне помятый и испачканный синий плащ.

– Пусть он служит тебе так же верно, как служил мне, – с широкой улыбкой добавил он. А затем повернулся и, слегка шатаясь, побрел вниз по улице.

Недолго думая, я тут же завернулась в его накидку и быстро зашагала в противоположную сторону.

Глава 8

Гончарная улица шла вверх, и теперь на ней появились люди. Они торопливо спускались вниз, к рыночной площади, везя на тележках свой дребезжащий товар. Я шла против общего потока, поднимаясь вверх и изо всех сил желая, чтобы эта бесконечная улица когда-нибудь кончилась. Кое-кто из прохожих бросал долгие любопытные взгляды на одиноко бредущую утром по их улице незнакомую девушку, но единственное, что могло бы выдать во мне жрицу из Верхнего города – мои церемониальные одежды – скрывались под защитой синего плаща. И любопытствующие, не получив никаких сведений о том, кто я такая, мысленно возвращались к своим делам.

Улица заканчивалась, мне предстояло выбрать, в какую сторону свернуть, чтобы продолжить мои поиски. Пока я раздумывала – налево или направо – я услышала голос глашатая, доносившийся с небольшой площади впереди. Глашатаев всегда можно было узнать издалека, потому что они носили красные одежды и произносили слова нараспев, растягивая гласные и выдерживая долгие паузы между фразами. Так люди могли лучше слышать и понимать их.

Язык простых горожан давно уже отличался от церемониального языка и по употреблению слов, и по произношению, и даже по строению предложений. В храмах употребляли много забытых древних слов и выражений, и, составляя ежедневные обращения к жителям города, верховный жрец, изо всех сил старался изъясняться с простолюдинами на языке Горы. Поэтому эти обращения казались людям весомыми, мудрыми и невероятно важными. Все боялись пропустить хоть слово, тем более, что в этих обращениях часто сообщались последние полученные пророчества.

Мысль о близкой гибели Империи давно уже витала в воздухе. Слухи о грядущей катастрофе давно возбуждали умы людей, особенно после того, как пятьдесят четыре солнца назад произошло извержение и землетрясение на одном из южных островов. Почти вся Империя оказалась засыпана густым слоем пепла, а подземные толчки разрушили много зданий на центральном острове и близлежащих к нему.

Дедушка Имати рассказывал, что тогда в одной из магических школ на западе империи была применена неизвестная ранее энергетическая техника. Он был уверен, что землетрясение произошло именно из-за этого. Однако что именно применялось, он то ли не знал, то ли не хотел говорить.

Я уже совсем приблизилась к небольшой площади, на которую выходила Гончарная улица, и до меня донеслись последние слова из речи глашатая:

– Ларь для пожертвований в храм Солнечного Жука Хапри будет установлен сегодня в полдень на рыночной площади. Любой торгующий, пожертвовавший в храм еду, напитки или деньги, получит в знак благословления верховного жреца Миаггу маленькую фигурку божественного жука. Любой покупающий, пожертвовавший на нужды храма часть купленного, будет вознагражден тем же. Тот, кто встретит на улицах города девушку в одеждах храма Хапри и приведет ее в храм, получит в качестве награды кольцо, благословленное верховным жрецом, а также освобождение от уплаты налогов на три луны. Тот, кто укажет жрецам храма местонахождение девушки, получит в награду освобождение от уплаты налогов на одну луну. Тот, кто спрячет девушку в своем доме или любом другом месте, будет проклят верховным жрецом Миаггу и лишен права участия в обрядовых ритуалах всех храмов города до конца своих дней. Жрец-глашатай Амахти закончил.

Я прижалась к стене какого-то дома и застыла, боясь пошевелиться. Дорого же они ценят мою жизнь! Может, это потому, что я видела их тайную церемонию с жертвоприношением Филоиса? Значит, я все-таки должна была оказаться на жертвенном столе после него!

Люди, столпившиеся вокруг глашатая, начали расходиться. Я поплотнее запахнула свой спасительный плащ, мысленно еще раз благодаря доброго пьяницу. Подождав еще немного, чтобы слушатели мысленно вернулись к своим ежедневным делам, а глашатай ушел в сторону Горы, я быстрым шагом двинулась через площадь.

***

– Накшени, где ты?

Сильный энергоимпульс, подобно электрическому разряду, прошел сквозь мое тело. Я открыл глаза. Оказывается, я все-таки заснул, хотя был уверен, что спать не буду и проведу ночь в медитации. За окном уже рассвело, только на глазах таявшие желтовато-розовые облака еще помнили восход Светила. Я обвел мысленным взглядом пространство. Она уже где-то в городе. Теперь для нее главное – найти меня. Найти до того, как в храме обнаружат ее отсутствие. Судя по атмосфере в храме Хапри, уже обнаружили. Значит, надо спешить. Для поимки беглянки первой степени важности, они могут отправить даже магическую «гвардию».

Я потряс за плечо глубоко спящего Манаса. Тот заворочался, потер глаза и, зевая, спросил:

– Что, Учитель, что-то случилось?

– Вставай, Манас. Нам предстоит вылазка в город. Ты сумеешь завести Жука?

– Конечно, Учитель, я могу это даже во сне, – ухмыльнулся мой ученик.

– Настало время проверить, – улыбнулся в ответ я.

– У нас какое-то особенное дело?

– Очень особенное, Манас.

Тем не менее, мы спустились из дома пешком. Жука я решил припасти на крайний случай. На улице уже было оживленно, и я ощутил в воздухе растерянность. Над городом повис туман тревожной неизвестности. Жители этих островов привыкли чутко прислушиваться к окружающей природе, обращать внимание на погодные причуды, на закаты и рассветы, словно пытаясь определить по ним, сколько времени еще у них есть на безмятежную жизнь.

Предчувствие грядущего катаклизма не оставляло даже простых горожан, не имевших магических знаний и умений, но привыкших опираться на простые здоровые животные инстинкты. Все знали, что рано или поздно нечто произойдет. Уже несколько поколений атлантов жили в ожидании конца их мира. В умах каждого из них жило представление о том, что истинный конец наступит тогда, когда маги-верховодители начнут ссориться друг с другом, когда власть их личностей станет для них главнее власти божественной, когда их работа из служения превратится в охоту за властью.

В течение нескольких поколений люди наблюдали за тем, как те служители культа, которых они знали и любили, уступали место незнакомым, пришлым чужакам, бесцеремонно переделывавшим под себя культы и храмы. Откуда приходили эти люди, никто толком не знал, кто-то молча показывал рукой на запад, а кто-то шепотом признавался, что верит, будто эти люди только кажутся землянами, на самом деле являясь выходцами с совсем другой планеты.

Дойдя до небольшого перекрестка, я велел Манасу оставаться здесь и ждать моего возвращения, а сам двинулся в переулки вглубь торговой части. Я видел, как встречаю ее, чувствовал, как беру за руку, и ощущал, что эта встреча не будет простой. Я ощущал, что охота на накшени уже идет полным ходом, что энергетические вихри запущены, а намерения выражены. Она нужна им – как жертва или как соратник – теперь уже не имело значения. Мне она была нужна больше, и я был готов пойти на все, чтобы она им не досталась.

Глава 9

Едва я ступила на гладкие камни площади, я ощутила тяжесть в ногах. Словно на моих щиколотках вдруг оказались тяжелые гири, сковывающие каждый шаг. Продолжая двигаться вперед, я чувствовала давление на все тело, как будто бы мне приходилось продавливать окружавший меня воздух. Мне стало тяжело дышать, и, хотя я все еще продолжала идти наверх, по направлению к Горе, я понимала, что охватившая меня отдышка не связана с этим подъемом.

Но самое главное – войдя на площадь, я почти сразу перестала понимать, куда мне следует направляться, чтобы достичь моей цели. Да и какова она, собственно, моя цель? Что я делаю здесь, в нижнем городе, почему я не в храме, почему не совершаю того, что должна бы совершать? Я кого-то ищу? Но кого? И зачем? Не нужно ли мне вернуться назад, в храм, чтобы спросить у верховного жреца, куда и с каким поручением он меня посылал? И посылали ли меня вообще? Как я вышла из храма? Я не помнила.

Тяжелый густой белый туман, казалось, окутывал меня снаружи и проникал все глубже в мое сознание. С каждым вдохом я все больше теряла силы, память и главное – желание куда-то идти. Что это со мной? Внезапно внутри меня, словно маленькая птичка встрепенулось беспокойство. И его стремительный внезапный импульс заставил меня тотчас осознать происходящее. Это же чары! Самые обыкновенные черные заклятия, которые налагают на сбежавших преступников, когда невозможно точно установить, где они находятся.

Дедушка Имати как-то рассказывал мне об этом способе поимки беглецов, которым часто пользовались в Атлантиде. В город посылались специально обученные маги низшего ранга, одетые под глашатаев, которые читали горожанам специально составленный текст.

Для тех, кто не был никак замешан в бегстве или укрывательстве преступника, этот текст был самым обычным предписанием поймать и сдать властям провинившегося человека в случае, если они его встретят. Но для тех, кто так или иначе состоял в сговоре с преступником, эти слова оказывались особенными. Они звучали для них как приказ, не подчиниться которому они не могли, причем каждый из них находил вполне оправданную разумную причину, почему он должен сдать своего товарища.

Читая предписание, маги-глашатаи сопровождали слова особым магическим ритуалом, незаметным для непосвященных, но оказывавшим сильное воздействие.

Как рассказывал Дедушка, поимка беглеца становилась просто делом времени, причем совсем небольшого, в случае, если преступник своими ушами услышал оглашение предписания на площади. Энергетическая составляющая текста почти полностью парализовывала его тело и разум. Единственной ясной и желанной целью для него становилось возвращение назад в темницу, его разум оправдывал и поддерживал только это стремление, а прочие отметал как неуместные.

В этот момент только чувства могли спасти несчастного, потому что они поддавались действию чар медленнее, чем разум.

После оглашение специального предписания на площади вслед за глашатаями посылался отряд солдат, который прочесывал город в поиске парализованного преступника или его сообщников. Они находились очень быстро, а простым горожанам было невдомек, какими средствами это было сделано.

«Накшени, кто знает, быть может, когда-то и ты почувствуешь на себе воздействие этого заклинания. Я хочу, чтобы ты умела от него защититься. Есть только один способ. Если тебе удалось понять, что тебя околдовали, если только ты это почувствовала, тотчас перестань себя уговаривать, что это тебе только кажется. Если только ты поверишь своему уму, который под воздействием чар будет убеждать тебя, что это твоя фантазия, ты не сможешь противостоять и уже через несколько мгновений не сможешь совсем ничего.

Обычно парализующее заклинание сопровождают еще одним: при мысли о возвращении в темницу перед внутренним взором человека возникает кто-то, кто в его сознании олицетворяет эту темницу. Это может быть судья или надсмотрщик. Когда его образ всплывает в сознании, беглец должен посмотреть ему в глаза. Ему очень хочется посмотреть в глаза своему мучителю.

Но если только он это сделает, маг, наложивший заклятие и предстающий в образе судьи или надсмотрщика, тотчас узнает, где находится его жертва. Поэтому главное – не смотри в глаза! Это очень сложно, потому что твои настоящие глаза в этот момент скорее всего будут закрыты, а возникший образ будет изо всех сил притягивать твой внутренний взгляд.

Единственное, что может тебе помочь, это звук, твой собственный звук, твой собственный голос. Если ты будешь петь, если ты будешь сосредотачиваться на звуках, которые исходят из твоего тела, ты сумеешь удержать свое сознание».

Я услышала эти слова Учителя Имати, как будто он произнес их только сейчас. Они возникли в моей памяти неожиданно и вовремя, хотя раньше я о них совсем забыла. «Надо петь, надо что-нибудь петь», – говорила я себе, но не могла вспомнить ни одной строчки, ни одного песнопения, а ведь раньше в храме мы пели часами. Что же мне делать? Руки и ноги уже совсем перестали слушаться меня, и я опустилась прямо на землю. Глаза мои закрывались, меня неудержимо клонило в странный тяжелый густой сон…

Вдруг меня словно молнией пронзила идея – я должна звать незнакомца! Я должна петь песню, призывающую его, и он услышит, он придет и спасет меня! Я была убеждена в этом, я знала, что это так и будет, несмотря на то, что даже не представляла себе, как это может осуществиться. Но другого выхода у меня все равно не было, перед моим внутренним взором уже всплыл образ приторно улыбающегося Миаггу. Я четко видела его бледные узловатые пальцы, переплетенные на большом животе. Наверняка, он сам и наложил это заклятие, а теперь уже чувствовал, что добыча совсем близка. Я набрала в себя побольше воздуха и запела:

– У тари нэм метей, на и нэхе, дикаи ки лернама цат. Су хара теу менаде, най каи мэт нэ уди лейям! (О ты, возлюбленный мой, которого я не знаю, приди и дай мне руку! Я ищу тебя и уже почти нашла, так сделай же шаг ко мне, и мы будем вместе!)

Я пела на древнеатлантическом наречии, которое сейчас было почти забыто и использовалось только в некоторых храмовых песнопениях. Я чувствовала, что слова – только внешнее выражение того, что мне нужно было сказать, того, что я ощущала, тянувшись всей душой и всем своим существом к моему спасителю. Вначале слова и звуки как будто с трудом выходили из моего горла, но я повторяла и повторяла их, и вскоре все, кроме этой песни, перестало для меня существовать. Померк и исчез образ Миаггу, перестал давить на голову тяжелый туман, руки и ноги сами освободились от тяжелых оков. Но я все еще не могла открыть глаза. Как будто кто-то запечатал мои веки, и я не в силах разомкнуть их…

Глава 10

Мне надо найти тебя как можно скорее. Я это вижу и чувствую. Они любят играть в цейтнот. Они действуют так, чтобы тебе казалось, будто времени нет. Чтобы ты спешил и ошибался, поддаваясь спешке. Чтобы ты бегал, как крысенок в лабиринте, натыкаясь на стены и ложные выходы. Чтобы ты волновался и расходовал свою энергию. Чтобы они могли определить тебя как причастного к этому энергетическому узору, как того, кто заинтересован в нем, как того, кто тоже играет. Без сомнения, они ищут меня. Среди них кое-кто догадывается о том, что беглой жрице есть у кого спрятаться. Что этот кто-то не зря приходил в храм. Они понимают, что все это не простая случайность, потому что простых случайностей для магов не бывает.

Я быстро спускался вниз по Хрустальному переулку, Манас остался позади меня, я продолжал ощущать его присутствие за своей спиной и его напряженное сознание в моем уме. Что ж, сейчас надо сосредоточиться. Я остановился. Успокоил дыхание и сердце. Я закрыл глаза. Я увидел тебя. Ты сидела на самом краю лепестка того самого цветка, который цветет внутри моего сердца. Большого белого цветка, который медленно и величественно покачивался на волнах моего бытия. Такая маленькая и испуганная, но хранящая в себе огромную силу и свет. Ты свернулась калачиком, наверное, ты спишь? Глаза твои закрыты. И сознание, видимо, тоже. Я должен найти тебя сам, без твоих подсказок.

Я снова начал идти, постепенно все больше забирая влево. Мне нужна левая окраина ремесленного квартала, и чем ближе я подходил к нему, тем яснее ощущал энергию и сознание мастеров-ремесленников, живших там. Я редко выходил в нижний город, и теперь особенно остро ощущал его атмосферу и его людей. Их представления о жизни, надежды, страхи, простые и незатейливые радости. И среди этого моря обыденного сознания я видел, я чувствовал яркий источник света и глубины, он жил, дышал, пульсировал. Но не отзывался на мое внимание к нему. Значит, ты и правда спишь…

– Манас, – мысленно позвал я своего ученика, – готовь Жука, он нам скоро пригодится.

– Слушаю, учитель, – тихо и четко отозвался Манас. – Я готов запустить его, когда ты скажешь. Нам лучше быть в невидимом режиме?

– Да, включи невидимость. По крайней мере, это убережет от лишних зевак. Для магов это наверняка не помеха, однако, я все еще не знаю, насколько сильны те, кого за ней послали.

– Мы ищем женщину? – с невозмутимым спокойствием спросил Манас.

– Девочку, – ответил я и тут же поправился, – вернее, девушку. Жрицу из храма Хапри.

Манас ничего не ответил, но я ощутил, как он едва не присвистнул от удивления.

Глава 11

Пока внутри меня живет ребенок, мне нравится играть. Мне нравится увлекаться драмой, погружаться в нее и верить в происходящее. Мне снова забавно и весело, жизнь, какой бы она ни была, на некоторое время становится неизвестной и манящей, и я верю, что не знаю, что будет за следующим поворотом. Но потом во мне просыпается взрослый. Тот самый, который живет так давно, что выучил все повороты и все, что за ними прячется, или ему кажется, что он выучил, что он умеет разглядеть узор жизни даже там, где еще не был.

И знание взрослого, и незнание ребенка – все это иллюзия, и в то же время, все это истина, потому что и то, и другое состояние отражает мир таким, какой он есть для меня в это мгновение. И то, и другое состояние становится ложным уже в следующее мгновение, потому что в следующее мгновение меняюсь я и меняется мир.

И где-то посередине лежит та самая грань, на которой мне так хочется остановиться чуть дольше, чем мне удавалось в прошлый раз. Тонкая и скользкая грань, на которой, несмотря ни на что, так хочется удержаться и даже станцевать. Грань между взрослым и ребенком, между опытом и неопытностью, между сном и осознанностью.

Я был третьим по счету ребенком своих родителей. В детстве я рос очень болезненным и худым. Часто болел и не мог играть со своими братом и сестрой, а также с друзьями. Родители чем только ни лечили меня, как только ни пытались привести в баланс мои энергетические и физические системы, но их усилий всегда хватало ненадолго.

Я как будто не мог найти смысла в своем существовании, и мои тела не ощущали потребности долго удерживать внутри себя мое сознание. Я был грустным, одиноким, часто подолгу оставался один на один с самим собой, созерцая внутреннее пространство, как будто бы в этом созерцании хотел увидеть тот смысл, за которым пришел на одну из планет звездной системы Ориона. Меня очень любили и со всех сторон окружали заботой, но все шло как будто впустую – я все равно грустил и болел.

В детстве мы часто не понимаем, что, выделяя нас, вселенная дает нам больше любви и благословения.

Когда я был маленьким, я не чувствовал, как вселенная любит меня, напротив, мне казалось, что она надо мной смеется. Ко всем моим прочим странностям я родился длинноносым.

Возможно, сейчас, глядя на меня, никто из людей не назвал бы меня таким, особенно среди землян, чей нос, как известно во вселенной, имеет немаленькие размеры. Но тогда, на Орионе, я казался смешным, и мой несоразмерный нос придавал мне еще более печальное выражение.

Я с раннего детства привык быть сам с собой и подолгу занимался самосозерцанием. Иногда я видел иные миры, иногда просто размышлял о чем-то или сидел просто без всяких мыслей.

В саду моего отца был небольшой пруд. Я любил сидеть возле него. Однажды я заметил, что к этому пруду то и дело прилетает одна интересная птица. Довольно большая, черно-белая, с изогнутым клювом и длинными лапами. Осторожно ступая по заболоченному краю пруда, она то и дело ныряла своим клювом в ил и вытаскивала оттуда что-то съестное.

Наверное, где-то в глубине души я почувствовал родство с этим занятным длинноносым созданием, как и я, в одиночестве гуляющим по берегу пруда. Вскоре мы и вправду с ним подружились. Наше бессловесное общение могло продолжаться часами. Если я останавливался, то и мой приятель прекращал переставлять свои высокие ноги и начинал кружить на одном месте, а то и вовсе замирал, поджав одну лапу. Он мог простоять так достаточно долго, и в один прекрасный момент я решил последовать его примеру и тоже застыл, высоко поджав одну ногу.

Мой друг стоял, не шелохнувшись и не сводя с меня внимательного взгляда. Постояв некоторое время, птица закрыла глаза, продолжая все так же прямо стоять на одной лапе. Я тоже закрыл глаза, тут же потерял равновесие и едва не упал. Мне пришлось прекратить мое упражнение, тем более, что правая нога уже сильно устала. Услышав шорох моих движений, ибис тут же открыл глаза, внимательно, но без испуга посмотрел на меня, расправил свои большие крылья и улетел прочь. По его виду никак нельзя было сказать, что я его спугнул.

На другой день мы встретились снова на том же месте. На это раз мне удалось простоять на одной ноге с закрытыми глазами уже несколько дольше, а мой учитель не стал сразу же покидать меня, как только я опустил на землю поджатую ногу. В течение получаса он медленно и даже, я бы сказал, заботливо выискивал лягушек в болотной тине неподалеку от меня. Наконец, настал день, когда я смог простоять на одной ноге немного дольше моего носатого учителя, и то внимание, с которым он то и дело наблюдал за моими усилиями, наводило меня на серьезные подозрения, что это не просто птица.

Однажды мой крылатый друг подошел ко мне так близко, что я мог видеть, как шевелятся под легким ветерком перья на его сложенном крыле. Он стоял боком ко мне, совершенно спокойно, не мигая, глядя в мои глаза своим круглым черным глазом. В какой-то момент я ощутил, как меня словно тянет вперед, к моему пернатому другу, и в то же время я продолжал стоять на своем месте.

Соединение наших взглядов рождало между нами странную, но вполне осознанную связь. Ибис как будто спрашивал: «Ты хочешь пойти со мной?» В какой-то момент я внутренне согласился отправиться вслед за ним, и тут же был перенесен внутрь тела птицы. Я начал видеть и ощущать себя в птичьем теле, чувствовать, как ибис двигается, переставляет лапы, помахивает крыльями, раскачивает клювом. Вдруг – сильный толчок лапами от илистого дна, взмах обеими крыльями, и вот я уже взмываю вверх над прудом и лечу куда-то вместе с этой великолепной птицей…

Я даже не успел подумать, что стало с моим человеческим телом. Я видел все, что видел вокруг себя ибис, но не ощущал себя ни птицей, ни человеком. Я словно бы стал ничем и в то же время осознавал и чувствовал себя. Мы летели, и ветер ерошил перья, мы поднимались выше, и становилось холоднее. Я перестал видеть землю под нами и видел только небо, которое становилось все темнее и чернее.

Вдруг среди этой черноты начали зажигаться звезды, они были разноцветные и озорные, они смотрели на нас, летящих в этом бесконечном просторе и как будто улыбались. Мне совсем не было страшно, и я ни на минуту не вспомнил о том, кем был, о моих родных, о том, что окружало меня. Во время полета я был полностью захвачен происходящим, и ничего другого для меня не существовало.

Наконец ибис начал снижаться, распластав крылья, и вот я увидел под нами огромный безбрежный океан. Он тоже был темным и совершенно живым, он медленно и величаво раскачивался, перекатывая волны по своей поверхности. Его бескрайняя грудь то вздымалась, то опускалась, он дышал и прислушивался, как будто заметив или ощутив наше приближение.

Ибис кружил, спускаясь все ниже и выискивая что-то. Вот я увидел прямо под нами небольшой круглый скалистый островок, торчащий из воды. Как раз на него мы и опустились. Вокруг было довольно темно и пустынно. Мой пернатый друг не обращался ко мне, однако я все время ощущал, что он помнит о моем присутствии.

Место было совсем не из тех, на которых любят гнездиться ибисы. Голая скала, никакого водоема поблизости, почти полное отсутствие какой-либо растительности, только кустики какой-то чахлой серой травы попадались кое-где на глаза. Дул неприветливый сырой ветер. Но мой ибис не торопился искать укрытие, он продолжал стоять на том самом месте, на которое приземлился, и только время от времени поджимая то одну, то другую ногу.

Долго ли мы пробыли так в этом безвременье, я не мог понять. Мне казалось, что я то впадал в полузабытье, то снова просыпался, но картина не менялась. Ибис продолжал ждать на одиноком скалистом островке посредине океана. Мне захотелось спросить его об этом месте, но я почувствовал, что не имею права нарушать его внутреннюю тишину.

Глава 12

Я закрыл глаза и снова настроился на твое излучение. Ты по-прежнему никак не отвечала. Но справа от тебя где-то на соседней улице я заметил две темные точки. Они двигались по направлению к тебе, и все мое тело говорило мне, что это враги. Мне оставалось до тебя еще несколько улиц, две прямые и три поворота. Те ребята были гораздо ближе. Странно, что я не заметил их раньше. Они как будто явились из ниоткуда.

– Манас, ты видишь меня?

– Да, учитель, вижу.

– Заводи Жука и прилетай в мою сторону. Я буду двигаться вот туда… – я мысленно показал ему светящуюся точку на моей внутренней карте.

– Хорошо, все понял, – ответил Манас.

Я почувствовал легкую вибрацию в пространстве – это завелся Жук. Теперь я должен был успеть быстрее тех двоих. Судя по их ментальному фону, они не замечают моей слежки. Но по их уверенным шагам видно, что точно знают, куда идти.

***

Я шла по большому цветочному лугу. Ярко светило солнце, но свет его не был таким изнуряющим, как бывает в летний полдень, он был мягким и как будто тающим. Впереди виднелось море, спокойное, с ярко-белыми барашками. Я шла босиком, и трава приятно щекотала ступни. Впереди на лугу я видела небольшую фигурку в холщовой накидке, я знала, что мой путь лежит к ней. Я знала, кто это. Я шла с радостью.

Когда я подошла поближе, Учитель Имати поднял на меня глаза, и я увидела в них маленькие насмешливые искорки. Все его лицо светилось счастьем и покоем, и эти чувства окутывали меня тем больше, чем дольше я стояла рядом с ним.

– Сядь со мной, накшени, – произнес Учитель и слегка подвинулся в сторону, освободив для меня пятачок примятой травы. Я сделала, как просил Учитель, и внутри меня сразу поднялась волна теплой энергии, прокатившейся от копчика до макушки. Место было нагрето и наэлектризовано специально для меня.

В руках у Имати была небольшая деревянная свирель. Он поднес ее к губам и стал играть на ней незатейливую деревенскую мелодию. Мне не хотелось говорить. Хотелось только сидеть и слушать эту прекрасную музыку. Не знаю, сколько мы просидели вот так, пока Учитель не перестал играть и не повернулся в мою сторону.

– Как ты выросла, дочка, – произнес он ласково. – Совсем взрослая стала.

–Неужели? – удивилась я. – А мне казалось, прошло совсем немного времени с тех пор, как ты ушел. Правда, было много всяких событий…

– Я знаю, – перебил меня Имати и посмотрел вдаль, на белых морских барашков. Я почувствовала, что ему грустно.

– А что ты здесь делаешь? – почему-то спросила я.

Он с улыбкой снова повернулся ко мне:

– Здесь? Пасу пчел…

– Пчел? Но я не вижу здесь ни одной.

– А ты закрой глаза и приглядись.

Я зажмурилась, но ничего не увидела.

– Что ты так напряглась? Расслабься, – и Учитель легко потряс меня за плечи. Я расслабила веки, и тут же до моего слуха донеслось деловитое жужжание. Затем я увидела все тот же луг, но над каждым цветком кружилось по несколько больших ярко-желтых пчел.

– Ну? Увидела? – все еще улыбаясь, спросил Имати.

Я кивнула и открыла глаза. Пчелы над лугом исчезли, и я снова сидела перед моим учителем.

– Настало время нам проститься, накшени, – с тенью грусти продолжил он.

Я опустила голову.

– Надолго?

– Как знать… скорее всего, надолго. Я хочу отпустить тебя, потому что люблю, как родную дочь. А родители рано или поздно обязательно должны отпустить своих детей.

– Но ведь это не значит, что мы перестанем любить друг друга? – спросила я.

– Нет, конечно, не значит. Мы станем любить друг друга еще больше. И станем еще свободнее и мудрее.

– Мне кажется, нет никого мудрее тебя, Учитель…

– Не привязывай себя к своим представлениям обо мне. И к тому же, у тебя теперь будет другой учитель.

При этих словах я покраснела. Конечно, дедушка Имати видит меня насквозь и знает о том, что я чувствую к тому чужестранцу.

– Он не чужой тебе, – словно бы услышав мои мысли, продолжил дедушка. – И он тебя любит. Ты пройдешь с ним долгий и интересный путь.

Мне почему-то стало невыносимо грустно при этих словах, и из моих глаз покатились слезы.

– Это хорошо, дочка, поплачь, раз хочется, – говорил Имати. – Пусть со слезами выйдет все, что ты в себе долго держала. Вы встретитесь с ним, обязательно и очень скоро. Вы будете вместе…

– Но я не хочу, чтобы ты уходил. Не хочу, чтобы отпускал меня… – сквозь слезы отвечала я.

– Не бойся, маленькая, я не уйду. Я всегда буду с тобой. И ты всегда сможешь позвать меня, если я буду нужен. Не печалься, это всего только еще один ритуал. Закрой глаза.

С этими словами мой Учитель Имати положил левую ладонь мне на макушку и сделал глубокий вдох. Я ощутила как тонкая прозрачная пелена как будто сползает вниз по моему телу – от макушки к ногам. И вместе с этой пеленой уходила печаль, слезы и страх предстоящего будущего, которые овладели мной, как непрошенные гости. Мне стало легко и светло на душе… Я чувствовала, как Имати мягко убрал руку с моей головы, а потом ощутила его тихий шепот возле левого уха:

– А теперь открой глаза… открыть глаза надо…

Глава 13

Иногда бывает так, что я перемещаюсь в пространстве быстрее, чем обычные люди. Я открыл у себя это чудесное свойство, когда мне было лет двенадцать. Я убегал от отца, который был страшно рассержен на меня за то, что я залез в птичник и связал лапы всем голотышам или, кангу, как их еще называли. Эти птицы отличались тем, что ранним утром начинали шумно хлопать крыльями и с громкими криками перебегать туда-сюда по своей клетке.

Мое окно выходило как раз в сторону птичника, и их громкие приветствия нового дня постоянно мешали мне выспаться. Я решил связать им лапы, надеясь, что это заставит их быть поспокойнее. Но птицы подняли еще больший крик, начали прыгать и от испуга клевать и бить друг друга. Многие из них переломали лапы.

Отец был в ярости, потому что тогда голотыши были нашим единственным богатством, а с переломанными лапами их нужно было забить как можно скорее.

Я помню, как я бежал от наказания. Со всех ног – это мало сказано. В какой-то момент я почувствовал, будто воздух вокруг меня не просто свистит, а плавится. Он ощущался как что-то мягкое, податливое и тягучее. Оно обволакивало меня, заставляя cдаться его расслабляющему напору.

В какой-то миг мне показалось, что я потерял ощущение себя, что я расплылся, растаял и превратился в одно целое с тем горячим воздухом, который меня окружал. Вокруг меня ослепительный свет, а самого меня как будто нет вовсе. Потом вдруг как будто вздрогнул, встряхнулся и снова собрался в той точке пространства, в которой теперь ощущал себя как тело.

Открыл глаза и едва не открыл рот от удивления – я стоял на берегу моря, тихого, едва дрожавшего мелкими тонкими волнами. Обернувшись, я понял, что ни дома, ни знакомой тропинки, ведущей к дому, не было. Место казалось совершенно чужим.

***

– Открой глаза, накшени! Открой же, нам надо бежать… – я тряс тебя за плечи все сильнее, но ты не просыпалась. Посланники Миаггу были уже за ближайшим поворотом. Еще несколько мгновений, и они войдут на площадь, тогда уже мне будет не отвертеться, почему я пытался разбудить жрицу-беглянку, которую они так старательно разыскивают…

– Манас, где ты?

– Учитель… – я уловил облегченный вздох. – Слава небесам, наконец-то я нашел тебя. У меня просто сердце в пятки ушло, когда я увидел, как ты пропал на карте…

– Хорошо, потом объяснишь. Видишь меня сейчас?

– Да.

– Подлетай ближе. У тебя есть что-нибудь, чтобы помочь мне поднять на борт эту девушку? Она не приходит в сознание.

– Да, у меня есть прочная сеть. Я уже рядом. Сейчас сброшу.

Я почувствовал где-то над головой легкую вибрацию. Жук вышел из режима невидимости и, тихо жужжа, завис прямо над нами. Его золоченое пузо раскрылось, и из него выпал сверток, развернувшийся в воздухе в тонкую сеть. Она оказалась и правда прочной, хотя и необычно легкой. Снова изобретение Манаса? Я как мог бережно и быстро положил спящую накшени в самый центр плетеной корзины, сеть медленно заскользила вверх, и вскоре драгоценный кокон исчез в темноте разверстого чрева Жука. Золотой люк бесшумно закрылся, но аппарат оставался висеть надо мной.

– Летим домой, учитель? – мысленно спросил Манас.

– Да, ты летишь домой и ждешь меня. Я вернусь сам.

Жук изящно описал надо мной небольшую дугу и в один миг пропал из виду, снова войдя в режим невидимости. Я оглядел площадь. Она была почти безлюдна. У стены противоположного дома на мостовой спал какой-то старик в лохмотьях.

Из-за угла показались фигуры двух преследователей. Они были одеты в темно-синие мантии с капюшонами, закрывавшими пол-лица. У каждого в руках было по жезлу-путеводителю. Они были возбуждены и растеряны. Еще только что их предметы ощущали жертву, притягивавшую их к площади, словно бы магнитом. И вдруг притяжение исчезло.

Я решил подшутить над ними и, мысленно подхватив магнитные линии их жезлов, замкнул их на скрюченную фигуру спящего нищего. Они снова было оживились, но, проследив, куда ведет их путеводитель, опять пришли в замешательство и оглядели площадь. Один из них встретился взглядом со мной. Взгляд его был тяжелым, мрачным, но в нем как будто мелькнула какая-то догадка…

Не дожидаясь дальнейших действий, я развернулся и зашагал прочь.

Глава 14

Мой путь снова лежал на Гору. Разветвленные улицы и переулки ремесленных и торговых кварталов в верхней части города сходились в две основные мощеные дороги, по обе стороны от которых располагались дома зажиточных горожан: богатых торговцев и тех, кто участвовал в управлении городом и империей, не имея жреческого сана. Здесь же в домах поскромнее жили те, кто творил под покровительством жрецов и богатых жителей империи.

Встречались в этой части столицы и дома облаченных жреческим саном, хотя изначально жрецам не полагалось обзаводиться крупной собственностью, поскольку их главной задачей была забота о духовном и материальном процветании империи. Однако со временем жесткие законы, касающиеся жречества, были забыты, и теперь уже вряд ли кто посмел бы напомнить о них.

Верховному жрецу Цетирании Диаммагу принадлежало около десятка роскошных особняков в верхней части города, некоторыми из них он владел тайно. К одному из этих домов, украшенному барельефом из переплетенных змей, я и приблизился. Она была дома.

Я почувствовал это, и ее невидимый вечно копошащийся зверинец насторожился, давая знать своей хозяйке о моем прибытии. К чему эти формальности, Амания? Мы оба уже осведомлены о предстоящей встрече. И все же, ритуал должен быть соблюден.

Я прикоснулся ладонью к гладкой деревянной двери, и во внутреннем дворе дома послышался мелодичный звон. Дверь отворилась, и я вошел. Внутри царила полутьма, после яркого солнечного света глазам нужно было привыкнуть к ней, и, ожидая дальнейших действий хозяйки или ее прислуги, я остановился.

– Прошу уважаемого гостя следовать за мной, – услышал я мелодичный женский голос откуда-то справа вверху. Подняв голову, я увидел на некотором отдалении от себя маленький светящийся цилиндр. – Меня зовут Тиахия, – продолжал голос, доносившийся прямо изнутри цилиндра, – я секретарь-хранитель этого дома и помощница госпожи Амании.

Я сделал вид, будто удивился.

– Вот как? А ты человек или призрак? – серьезным голосом поинтересовался я.

– Ни то, ни другое, – спокойно и доброжелательно продолжала Тиахия, не заметив моей иронии. – У меня нет человеческого тела и никакого тела вообще. Я обладаю только интеллектом и сознанием в той степени, в какой это необходимо хозяину.

– Почему же тогда у тебя женское имя?

– Таково было распоряжение владыки Диаммага. Когда меня создавали, я получила женское имя и женский опознавательный символ – светящийся цилиндр, – терпеливо объясняла моя невидимая собеседница. – Могу я попросить уважаемого гостя пройти по коридору налево? Как я могу сообщить о вас госпоже Амании?

– Сообщи, что пришел тот, кого она давно хотела видеть в своем доме, – ответил я и добавил сквозь легкую улыбку, – тот самый Тот.

Комната, в которую меня привела бестелесная хранительница, была освещена чуть лучше, чем темный длинный коридор. В ней горели два светильника: в плоской полукруглой чаше располагались два светящихся магических шара, пользоваться которыми простым людям было строжайше запрещено, и уж тем более для них был бы непонятен принцип работы этих ламп.

Несмотря на то, что солнечный день был в разгаре, окно было занавешено плотной шторой. Такая же темно-вишневая гардина закрывала одну из стен, возле которой на полу были разложены подушки и стоял небольшой столик с угощением – свежими лепешками, фруктами и него – прозрачным светло-голубым напитком из настоя морских водорослей. Стену напротив украшала изысканная роспись, изображавшая цветущий и плодоносящий сад, по которому гуляют лев, единорог и большой рогатый черный бык. Складки гардины спадали на пол так близко от мягких подушек, что мысль о незаметно появляющейся из-за них руки с длинным кинжалом, направленным как раз в спину сидящему гостю, промелькнула в голове как-то сама собой.

Я просмотрел энергетическую запись этого зала за последние несколько солнц, однако, к своему облегчению, не обнаружил в ней подобных сцен. На всякий случай отодвинув одну из подушек подальше от гардины и развернувшись так, чтобы видеть ее, я опустился на пол возле столика с угощением.

Хозяйка не заставила себя долго ждать. Амания появилась как раз из-за той самой занавески, как всегда загадочная и безупречная. Черные вьющиеся волосы уложены на голове в высокую прическу, украшенную бусами и сверкающими стразами, изящное узкое тело спрятано в длинное темно-зеленое платье, на руках браслеты в виде перевитых змей, на лице неизменная таинственная улыбка. Да, Амания умела улыбаться так, что горе тому, кто посмел бы поверить этой улыбке, хотя, возможно, что именно она озарила бы блаженством последний миг в жизни несчастного.

– Рада видеть тебя в своем доме, светлейший Тот! – медленно, словно смакуя слова, сказала Амания. – Я ждала этой встречи.

– И я знал, что мы еще встретимся до моего отъезда, великолепная жрица.

– Ты покидаешь столицу? – удивленно приподняла бровь Амания.

– Да, и как можно скорее.

– Куда же ты так торопишься?

– Куда угодно, лишь бы поскорее из Империи.

– Ты устал от городской суеты? – хитро улыбнулась жрица.

– Вопрос не во мне, а в Империи, – с неизменной серьезностью отвечал я.

– Находиться здесь становится опасно. И тем, кто вот уже долгое время закрывает глаза на очевидные признаки грядущей катастрофы, придется очень скоро испытать ее на своей шкуре.

Амания нахмурила тонкие изогнутые брови. На мгновение отвела глаза, взгляд ее стал каким-то отрешенным.

– Все настолько плохо? – медленно выговаривая каждое слово, спросила она.

– Даже хуже, чем предполагают некоторые. Империя располагается на острове, который может в любое мгновение взорваться.

– Да, я слышала об этом, – так же неторопливо продолжала жрица. – Диаммаг как-то упоминал о древнем вулкане, который находится где-то в водном просторе Империи.

– Прямо под Цетиранией, – уточнил я.

– Этот вулкан в самом деле так опасен, что может угрожать благоденствию Империи?

– Он настолько опасен, что может угрожать самому существованию Империи.

Амания сделала паузу. Ее астральный зверинец был явно смущен этим разговором. Она подняла на меня пронзительный взгляд.

– Откуда тебе это известно?

– Кому как не мне знать об этом? Я неоднократно бывал внутри Горы, последний раз совсем недавно. Я видел свежие следы выходов лавы внутри ее пещер. Те жрецы, которые живут внутри Горы, уже давно лишились многих подземных помещений из-за постоянно поступающей из глубины лавы и невыносимого жара, который она с собой приносит. Горожанам, даже самым посвященным, об этом не рассказывают, потому что боятся посеять панику.

Если все жители Империи вдруг решатся покинуть острова, на всех кораблей и лодок не хватит. Атланты уже не те, что были прежде, они утратили способность долго не дышать под водой. Если бы жрецы, управляющие государством, взяли на себя смелость организованно переселить всех обитателей Империи в более спокойное место, они совершили бы поистине благое дело, за которое их восхваляли бы потомки. Но они не хотят покинуть опасные острова, ведь здесь сосредоточено все их могущество и все олицетворение их власти.

Они построили магические кристаллы и пирамиды, своим излучением поддерживающие у людей чувство подчинения и подавляющие всякие мысли об ином государственном устройстве. Они боятся потерять то, что так тщательно возвели, и поэтому надеются договориться с Горой и ее подземным вулканом…

Но надежды их тщетны. Вулкан будет извергаться, несмотря ни на какие магические манипуляции, напротив, чем больше их будет, тем сильнее он ответит им из глубин своего естества.

Я умолк. Моя речь произвела свое действие. Амания сидела притихшая и даже как будто придавленная моими словами.

– Что же делать? – едва слышно прошептала она. – Бежать? Но куда?

– Никто не знает, сколько осталось времени, Амания, – продолжил я. – Может, полдня, а может, пол-луны. Но взрыв произойдет, это ясно всем. Это ясно Диаммагу. Так что все, кто остается на этом острове, так или иначе, рискуют своей жизнью… Но я уезжаю не только поэтому. Жизнь в Цетирании стала действительно невыносимой. Весь воздух столицы пропитан ложью, интригами и тайными манипуляциями. Я не могу долго находиться в такой атмосфере… Не имею права допускать столь низкие вибрации вокруг моего сознания. У меня есть очень серьезные дела, и ради них, ради сохранения себя, я покидаю Империю, которой и так остается недолго.

Я умолк, давая Амании время осознать мои слова.

Она еще больше погрузилась в свои размышления. Лицо ее сохраняло бесстрастное выражение, но меня нелегко было этим обмануть. Я ощущал и почти наяву видел те чувства и мысли, которые, словно волны, накатывали на море ее сознания.

Она сомневалась, верить ли мне, вспоминала слова Диаммага, которые могли бы косвенно или прямо подтвердить мою правоту, ужасалась от мысли о предстоящей катастрофе, лихорадочно искала возможность бежать с островов без последствий неминуемой мести со стороны атлантического жречества, и все больше проникалась чувством того, что сама находится в ловушке, умело сплетенной каким-то незримым манипулятором и ее молчаливым согласием. Она все больше и больше проникалась ощущением того, что она – жертва. Она, привыкшая быть хозяйкой положения, теперь оказалась жалкой куклой в руках всесильной и пока не пробудившейся в полную силу стихии.

Утешало только то, что и все остальные исполнители главных ролей в этом спектакле оказывались перед лицом такой же опасности.

Я дождался того момента, когда охватившее отчаяние постепенно подвело ее к мыслям о сыне и к желанию спасти если не себя, то хотя бы его.

– У меня есть к тебе дело, прекрасная жрица, – не меняя выражения голоса, произнес я. – Оно касается твоего сына.

По тому взгляду, которым мгновенно пронзила меня Амания, я понял, что попал прямо в точку.

– Какое же, мудрейший?

– Я могу забрать твоего сына с собой и обещать тебе, что он избежит катастрофы.

– Куда ты направляешься?

– В Тангринию.

– Ах, да, я слышала что-то… там у тебя новая пирамида?

Я кивнул, давая понять, что не хотел бы вдаваться в подробности:

– Но мне нужна твоя помощь.

Еще один внимательный пронизывающий взгляд Амании.

– Со мной поедет юная девушка, жрица храма Великого Хапри. Она подверглась жестокому обращению в своем храме и вынуждена была бежать оттуда. Волей судьбы она связана со мной и той миссией, которую я сейчас осуществляю. Я бы не хотел, чтобы мне пришлось защищать ее и себя от нападений нынешнего Верховного жреца храма Хапри. Это может привести к серьезным дипломатическим осложнениям.

– Юная девушка? – переспросила Амания таким голосом, как будто эти два слова застряли у нее в горле. – Не знала я, что… – она сделала долгую паузу прежде, чем найти уместное завершение предложения. – Не знала я, что в храме Хапри еще остались юные жрицы. С недавних пор туда вообще не берут женщин. Я поняла твою просьбу, о величайший. Позволь мне подумать.

– Увы, дражайшая Амания, у меня совсем нет времени на раздумья, и я не могу предоставить его тебе. Мне нужен ответ сегодня. Прямо сейчас.

Краешек ее тонких губ слегка дрогнул, выдавая напряжение и недовольство хозяйки. Она встала со своего места и попросила уединиться на несколько мгновений, которые я щедро ей предоставил. Тонкая фигура Амании скрылась за гардиной, и я на какое-то время снова остался в зале один. Я мысленно взглянул на тебя. Манас доставил тебя в целости до моего дома, но ты все еще спала. Мой ученик как раз перенес тебя ко мне на кровать и терпеливо сел рядом, не забыв захватить ломоть хлеба и кувшин с водой. Судя по его выражению лица, не приходилось надеяться, что эти яства дождутся твоего пробуждения.

Гардина снова зашевелилась, и передо мной предстала несгибаемая Амания. Выражение ее лица говорило о том, что решение принято.

– Я принимаю твое предложение, о проницательный, – сказала она. – Ты можешь забрать с собой юную жрицу из храма Хапри. Миаггу и его послушники не причинят ей вреда. Ты получишь ее в свое распоряжение приказом самого Диаммага для тех заданий, которые тебе необходимо осуществить. Я попрошу тебя только об одном, – Амания нервно сглотнула. – Позволь моему сыну пройти у тебя обучение.

Я почтительно кивнул головой и ответил:

– Конечно. Если на то будет воля самого Антиса. Мы улетаем завтра ранним утром. Пусть Антис приходит к моему дому. С собой можно взять плащ и флягу с водой. Ничего больше ему не понадобится.

Черноволосая жрица молча кивнула и опустила заблестевшие от слез глаза. Аудиенция была окончена. Услужливая Тиахия зависла у выхода, чтобы снова проводить меня через темный коридор.

Глава 15

Я брела в густом белом тумане. Ни впереди, ни сзади ничего не было видно, только нескончаемый белый туман. Я шла, давно потеряв направление, передвигая ноги не потому, что стремилась куда-то прийти, а потому что, если я перестану это делать, то потеряю чувство самой себя.

Иногда все же останавливалась, потому что не хватало сил идти дальше. Тогда я садилась прямо на землю или на то, что мне хотелось назвать землей, потому что под ногами клубился такой же непроглядный туман. Тогда, то ли повинуясь моему желанию, то ли следуя каким-то неизвестным мне законам, этот туман становился из белого серым и упругим на ощупь. Это придавало ему некоторое сходство с земной поверхностью, и на какое-то время я впадала в забытье, то ли отдыхая, то ли пережидая что-то. Затем снова по необъяснимым причинам просыпалась, понимала, что нахожусь все в том же тумане, и повторяла свои попытки выйти из него хотя бы куда-то…

Я то отчаивалась, то снова находила в себе решимость идти дальше. В какой-то момент я ясно осознала, что хожу по замкнутому кругу – и телом, и чувствами, и сознанием. «Если это круг, – почему-то подумалось мне, – значит нужно подняться над ним и увидеть то, что за его пределами».

Как будто повинуясь моим мыслям, туман вокруг начал меняться. В нем еще не виделось, но ощущалось какое-то движение, какие-то незримые, но явные перемены. Я все еще не могла ничего увидеть, но я смогла услышать! Весь мой путь в тумане до этого момента был совершенно беззвучным, а тут я наконец-то снова осознала пространство вокруг благодаря тому, что извне этого тумана до меня донеслись какие-то звуки. Что это? Какой-то шум? Треск? Может быть, хруст? Ну конечно! Это хруст какого-то дерева… или травы… или сломанного тростника… или… сочного стебля!

В ответ на мою догадку мне открылась еще одна способность – я уловила запах. Это был запах того самого растения, чей сочный стебель сломался мгновение назад при непонятных мне обстоятельствах. И запах этот был невыносимо резким! Он бил в нос так, что на глазах выступали слезы. Теперь я ничего не видела вокруг не из-за ненавистного тумана, а из-за застилающих глаза слез. В носу нестерпимо защекотало, и я поняла, что, как бы ни старалась, сдержаться не получится… Апчхи!

– С пробуждением! – услышала я приятный мужской голос.

Я попыталась стереть слезы с глаз руками, но те не слушались, и мне не оставалось больше ничего, кроме как открыть глаза. О чудо! Туман исчез. Надо мной склонилось чье-то незнакомое лицо. Человек широко улыбался, в глазах ни тени лжи и лицемерия. Черные вьющиеся волосы, круглое лицо, смуглая кожа, внимательные карие «ореховые» глаза.

– Ничего не бойся, все хорошо, – произнес человек все тем же приятным голосом. – Ты у друзей. Твои преследователи потеряли тебя. Пока. У тебя есть время прийти в себя и полностью овладеть своим телом. Меня зовут Манас, я ученик Доути – самого лучшего учителя, которого я когда-либо встречал. Он скоро придет, и мы решим, куда нам двигаться дальше. Отдыхай и набирайся сил. Как захочешь покушать, дай мне какой-нибудь знак, и я помогу тебе поесть. У меня есть мягкий хлеб, родниковая вода и свежайший санкоро – синий лук.

Лук! Так вот что это за едкий запах! Конечно же, этот человек ест хлеб с луком, вот откуда такой сочный хруст. В одной руке он держал большой ломоть ржаного хлеба, а в другой – пучок сине-зеленых плоских луковых перьев, то и дело с аппетитом откусывая то из одного, то из другого кулака. Я снова попыталась пошевелиться или хотя бы повернуть голову – но напрасно. Язык тоже не слушался, вместо ответа Манасу из меня вырвалось нечто, похожее на мычание или стон. Все тело словно превратилось в кисель, расслабленный сгусток плоти. Видимо, Манас понял мои мучения, потому что поспешил утешить:

– Это пройдет. Сейчас лежи спокойно, и силы начнут постепенно возвращаться к тебе. Не так просто бывает выйти из темных заклятий, но в твоем случае все должно пройти гладко.

«Интересно, почему он так уверенно говорит о моем случае? – подумалось мне. – И что он вообще обо мне знает? Действительно ли я попала к друзьям, как он говорит? Ведь друзей за пределами храма у меня в общем-то не было. Незнакомец, к которому я взывала в момент отчаяния – мог ли он меня услышать и прийти на помощь? И эта встреча с дедушкой Имати – не было ли все это просто сном?»

Вопросы и сомнения роились в моей голове, а ответов на них не было. Я не могла произнести ни слова, и стало быть, не могла ничего узнать. Оставалось только расслабиться и ждать. По крайней мере, атмосфера это небольшой и, несмотря на беспорядок, почему-то создающей ощущение уюта комнате, дает надежду на то, что все пока идет хорошо, и я могу послушаться этого молодого человека, закрыть глаза и отдохнуть.

***

Я снова выныривала из состояния небытия, как будто летела сквозь бесконечную трубу с огромной скоростью, но хорошо видела и ощущала каждое мгновение этого полета. Труба тянула меня вперед, словно засасывая в водоворот, которому я не могла и почему-то не хотела сопротивляться. Если прежнее видение вызывало во мне чувство страха, то нынешнее щекотало изнутри детским восторгом, и даже бегущие по телу мурашки казались прикосновением мельчайших искорок радости. Я летела навстречу чему-то, что должно было произойти и чего я изо всех сил желала. Вдруг мой полет резко закончился, и меня словно выбросило волной куда-то, на какой-то неизвестный мягкий берег. От неожиданности я вздрогнула и села.

– Смотри, Учитель, она поднялась! Сама! – услышала я знакомый голос молодого человека.

Я открыла глаза и увидела перед собой накрытый стол, справа от него сидел застывший в удивлении жующий Манас, а слева – тот самый незнакомец, к которому я стремилась все это время… Значит, Учитель – это Он…

Учитель Доути, казалось, нисколько не удивился моим действиям. Он просто посмотрел в мою сторону быстрым внимательным взглядом и спросил:

– Накшени, как ты себя чувствуешь?

Он произнес это таким тоном, как будто бы мое пробуждение было обыденным делом, как будто я давно уже была знакома с ним и его учениками, но просто долго отсутствовала по каким-то обстоятельствам.

Я попробовала пошевелить прежде не слушавшимся меня языком и губами, и на удивление легко ответила:

– Спасибо. Со мной все хорошо.

Затем мне захотелось пошевелиться и я попробовала потянуться: руки и ноги затекли. Но меня сразу охватила сильная дрожь, которую я никак не могла унять. Доути мгновенно подскочил ко мне и схватил за плечи:

– Не пугайся, это бывает. Сейчас пройдет. Дыши глубоко и постарайся расслабиться. Так твое тело освобождается от остатков чужеродной энергии.

От его прикосновения сразу стало лучше. Я почти перестала дрожать и расслабилась. Оставалось только тянущее ощущение в руках и ногах, как будто из меня вытягивали какие-то невидимые но прочные нити.

– А ты молодец! – похвалил меня Доути, не отпуская мои плечи. – Прекрасно выдержала тяжелое испытание. Впрочем, я уже не первый раз тобой восхищаюсь.

Ко мне приблизилась черная кудрявая голова Манаса:

– Да, Учитель, я тоже восхищен стойкостью этой девушки. Далеко не каждый в состоянии выдержать такое тяжелое заклинание и выйти из него полноценным. А я вижу, что ее энергетическая структура полностью восстановилась. Да и физически нет никаких преград к прежней жизни. Просто удивительно!

– Особенно принимая во внимание то, что заклятие было наведено так, чтобы в случае, если ее не найдут, она не смогла бы самостоятельно снять чары и просто умерла, не приходя в сознание. Но ты нашла выход, Накшени, я еще не знаю как, но ты его нашла. А мы сделали то, что должны были сделать – найти тебя и забрать к себе. Ничего, теперь Миаггу останется только локти кусать, когда мы улетим отсюда с разрешением самого Диаммага в руках.

– Самого Диаммага? – с удивлением переспросил Манас. – Когда улетаем?

– Совсем скоро. Как рассветет, сюда придет один юноша, он принесет для Накшени разрешение покинуть пределы Империи. Зовут его Антис. Он незаконный сын Диаммага. Он тоже полетит на Жуке.

Лицо Манаса неприятно скривилось, брови нахмурились:

– Учитель, я прошу прощения, но Варанга не поднимет четверых.

– Вы полетите втроем – ты, Накшени и Антис, – незамедлительно ответил Доути. – Я предпочитаю перемещаться своим ходом. И твоя задача, Манас, – он сделал паузу и пристально посмотрел в глаза ученику, – твоя задача соблюдать полную нейтральность. В энергиях особенно.

Манас опустил глаза, было видно, как он с трудом сдерживает недовольство. Доути добавил:

– Ну же, давай, брат. Выскажи то, что внутри. У тебя есть что спросить, так спрашивай. Пока у меня еще есть время ответить тебе.

Тяжелые ощущения в руках и ногах у меня прошли, и я ощутила, что снова могу двигаться. Я села, поджав под себя ноги и потирая недавно нывшие запястья. Беседа принимала драматичный оборот, и мне очень не хотелось, чтобы эти два человека, ставшие мне друзьями совсем недавно, но запавшие в душу так, как будто я знаю их не одну тысячу солнц, разругались в пух и прах сразу же после моего неожиданного исцеления. Но я чувствовала, что не могу вмешиваться. Что должна только молчать и наблюдать. Повисла напряженная пауза. Затем Манас собрался с духом и произнес:

– Учитель, я никогда не вмешивался в твои дела. Бог видит, я всегда старался помогать тебе и не задавать лишних вопросов. Я верю, что то, что ты делаешь, священно. Я верю, что ты несешь свет, равного которому нет больше на этой планете. Но скажи мне, Учитель – и еще раз прости меня за этот вопрос – всегда ли твои действия обусловлены только твоей миссией? Ты, рискуя своей репутацией и жизнью, спасаешь от смерти и от суда Коллегии Жрецов юную девушку, служительницу малоизвестного храма. Ты знаешь ее совсем недолго, но приводишь домой и хочешь забрать с собой в Тангринию, место, в которое ты допускаешь далеко не каждого своего ученика. Я не имею права задавать вопросы о твоей жизни, Учитель, и я смиренно обхожу их, но скажи мне, какой великой миссии может послужить отпрыск Диаммага, этого чудовища в человеческом обличье? Неужели та игра, которую ты ведешь с атлантическими жрецами стоит того, чтобы раскрыть замысел, который подготавливался не один век? Объясни мне, о Учитель, смысл того, что ты делаешь, пока мой ум не объяснил мне это по-своему.

Я видела, как слова Манаса вылетали из его рта подобно огненным стрелам, искусно пущенным рукой опытного лучника. Каждая стрела хорошо знала цель, к которой она направляется. Каждая стрела готова была пронзить насквозь любое препятствие на своем пути. Каждая стрела была создана для того, чтобы найти и опознать свою цель, даже если она будет хорошо спрятана.

Доути выдержал эту тираду совершенно спокойно. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Дав Манасу закончить, он, немного помолчав, ответил:

– Поистине, мне повезло с учеником. Хвала небесам! Кто еще смог бы высказать мне все это прямо в лицо? Я всегда ценил в тебе твою прямоту, Манас. И я покривлю душой, если скажу, что все эти вопросы я не задавал сам себе как раз в день твоего прилета.

Дорогой мой Манас, мне нечего от тебя скрывать. Эта девушка – для меня знак. Великий знак больших перемен. Есть предчувствия, которым нельзя не повиноваться, потому что, не замечая их, ты неизбежно уходишь от того пути, которым ведет тебя твой Внутренний Учитель. В этой девушке есть нечто пока не раскрывшееся, но крайне важное для меня в том деле, которое я задумал. Знаешь, тебе пора бы научиться смотреть на жизнь не так прямолинейно, как ты привык.

Прямые линии хороши для механизмов, но не для человека. И даже в твоем Жуке окружностей больше, чем в тебе сейчас. Да, атлантические жрецы – не самые лучшие друзья для нас, но и с врагами нужно уметь разговаривать так, чтобы их неприязнь к тебе шла на благо твоего замысла.

Чем дольше живешь, тем больше понимаешь, что искусство жить заключается в умении прислушиваться к тому тихому, но главному голосу, что звучит внутри тебя. Сейчас Антис и то наследие, которое он несет с собой, являются частью того узора, который светится внутри меня.

Я пока не знаю, почему это так, но со временем все прояснится. Я прошу тебя, мой дорогой ученик, прояви чуть больше терпения и доверия ко мне, и все твои вопросы обязательно получат ответ. Кстати, неужели ты всерьез думаешь, что в том, что происходит сейчас в Атлантиде, нет доли моей вины?

Черноволосый юноша упал на колени и склонился перед Доути:

– Прости меня, Учитель. И как я только мог усомниться в тебе? Я сделаю все, как ты сказал, возьму на борт Жука Накшени и этого юношу и доставлю в Тангринию. Я верю тебе и твоему внутреннему учителю, верю и повинуюсь ему.

Доути ласково улыбнулся.

– Я прощаю тебя, брат Манас, потому что знаю, что сердце у тебя пылкое и горячее. К тому же, я уверен, что ты пришел бы к таким же объяснениям, как я дал тебе, будь у тебя время хоть немного спокойно подумать. Но сейчас увы, этого времени у нас нет. Спешно собирай вещи, Манас, а я соберу свои. До восхода солнца осталось совсем немного…

Доути подошел ко мне. Я поднялась, и мой взгляд снова встретился с его взглядом.

– А тебе надо еще поспать, Накшени, – сказал он мне. – Ложись на мою постель и закрой глаза. Я помогу тебе уснуть.

Он был прав, во всем теле я еще продолжала ощущать непрерывный возбужденный гул – как будто внутри меня работал невидимый, но неутомимый механизм. Учитель отвел меня в соседнюю комнату. Я легла на кровать с изголовниками в виде двух прыгающих друг к другу дельфинов и укрытую темно-синим одеялом, украшенным красивыми узорами, похожими на разноцветные геометрические цветы. Доути еще раз нежно улыбнулся мне и положил левую руку на мой лоб.

– Закрой глаза, расслабься и впусти меня, – произнес Доути, и в этот момент тело мое словно провалилось в мягкое облако, а луч сознания тихо угас.

Глава 16

Когда я проснулась, комната была еще погружена в сумерки, но за окном на небе уже засветилась ярко-розовая полоска. В ногах моей кровати лежало светло-голубое с золотой отделкой одеяние, под ним чистый льняной каллу – тонкий нижний сарафан на бретелях. На полу меня поджидал еще больший сюрприз – пара чудесных кожаных сандалий! Я с радостью надела их, потому что ноги мои уже давно соскучились по обуви. Казалось, я босиком путешествую по Цетирании уже целую вечность. Одежда пришлась совсем впору, и тело мое отозвалось на прикосновение легких тканей, как будто ощутило незримые объятия кого-то, давно утраченного и наконец найденного.

В соседней комнате слышались приглушенные голоса. Я нашла на кровати также длинную голубую ленту и гребешок и закрепила ей собранные сзади волосы. Кто-то позаботился обо мне. Я налила воды из простого глиняного кувшина в большую медную чашу для умывания и, прежде чем ополоснуть лицо, пристально вгляделась в свое отражение – и осталась им довольна.

Осторожно тронув ручку поскрипывающей двери, я вышла в ту самую комнату, где еще совсем недавно познакомилась с Манасом и где встретила Доути. Они были по-прежнему здесь, сидели возле невысокого столика на изогнутых ножках, на котором виднелись остатки скромной трапезы.

Черноволосый Манас спал, прислонившись спиной к стене и запрокинув голову, а сбоку от Доути сидел незнакомый мне молодой человек. Полноватый, с крупной головой и руками, одетый в богато расшитые одежды – вначале они показались мне церемониальными, но, приглядевшись, я не нашла на них отличительных символов какого-либо из известных мне культов.

Незнакомец почтительно склонил голову и внимательно слушал Доути, который еле слышно что-то говорил. Время от времени юноша принимался кивать головой, как будто услышав нечто знакомое или то, что казалось ему верным. Доути произносил слова, наполовину прикрыв глаза, как будто разговаривал не столько с незнакомым юношей, сколько с самим собой, и его монотонный тихий голос создавал особое состояние.

Я подошла поближе, Доути сразу замолчал и дал мне рукой знак садиться рядом на свободное место. Я опустилась на пол возле трапезного столика и протянула руку за ломтем свежего ржаного хлеба. Молодой человек сразу же широко заулыбался, увидев меня, и снова почтительно склонил голову. Он смотрел на меня открытым взглядом, в котором ясно читалась большая доля восхищения.

– Бесконечно рад приветствовать вашу уважаемую спутницу, блистательный До-Ути! – все так же улыбаясь, произнес юноша.

– Накшени, познакомься, это Антис, потомственный жрец и хранитель тайного знания, – произнес, обращаясь ко мне, Доути.

– Силы небесные, какой я хранитель, никогда и не подумал бы назвать себя так… – густо покраснев и всплеснув от неожиданности руками, поспешил поправить его юноша.

– Мир устроен так, что мы не всегда осведомлены о том, что можем хранить в себе, – бесстрастно парировал Учитель. – Разве мы приходим в него не затем, чтобы узнать о себе больше, чем знали до этого?

– Да, да, конечно же, ты как всегда прав, – поторопился согласиться Антис. – Но я все же с трудом могу постичь, что такой ничтожный человек, как я…

– Не уважать себя, значит не уважать в себе самого Бога-создателя, Антис, – перебил его Доути. – И мы не станем поддерживать тебя в этом заблуждении. Уже светает. Нам пора подумать о предстоящей поездке. Просыпайся, друг мой Манас, мы ждем твоего хода.

С этими словами Учитель коснулся ладонью лба спящего Манаса, и тот мгновенно открыл глаза и заерзал на месте.

– Уже готовы? – полусонным голосом спросил он.

– Все, и ты в том числе, – ответил Доути. – Отлет сразу после того, как солнце полностью встанет над горизонтом.

***

Тогда я еще совсем не понимал, где нахожусь. Лишь позже, когда я снова и снова оказывался в этом месте, я начал с легкостью узнавать его, хотя меня почти каждый раз выносило в разные уголки этого пространства. Передо мной тихо подрагивало светло-серое море. На небе полновластно царствовали плотные серые тучи. Пространство казалось еще зыбким, непрочным, голову как будто немного вело, но без признаков тошноты, как при обычном головокружении. Под моими ногами похрустывали небольшие камушки, а чуть позади виднелись высокие покрытые зелеными листьями деревья.

Я повернулся спиной к морю и зашагал по узкой песчаной тропинке в сторону леса. Надо было как-то понять, куда я попал. Но мысли мои почему-то быстро умолкли, а ноги продолжали идти, как будто знали дорогу. Я шел, вдыхая прохладный морской воздух и с каждым шагом словно становясь все легче и легче.

В голове было совершенно пусто, а на сердце совершенно беззаботно, как бывает только в детстве. Мне нравилась природа вокруг, нравилось мое одиночество и бессловесный разговор с этим простором и этой свободой.

Отец и грозящее наказание за проделку сейчас казались чем-то совершенно ко мне не относящимся, как будто это было неуместным продолжением давнего абсурдного сна, о котором сейчас не хотелось даже вспоминать. Я ощущал, что только в эти мгновения я и есть тот самый, который на самом деле существует, а не играет в нелепые сны. Я ощущал себя много взрослее того возраста, в котором находилось мое тело, я словно мог понять и осознать себя таким, каким был всегда.

Я шагал вперед, ветер усилился и теперь ощутимо дул прямо в лицо, развевая мои волосы и одежду, но я не воспринимал его порывы как сопротивление, скорее, он помогал мне лучше открыть и проявить себя.

Лес остался справа, я повернул на большое, кое-где поросшее камышами поле. Посреди него возвышалось какое-то древнее каменное сооружение из гигантских валунов, искусно поставленных один на другой. Я чувствовал, что именно туда лежит мой путь.

Чем ближе я подходил туда, тем сильнее чувствовался странный и притягательный умысел в расположении этих камней. Я подошел к древним воротам. Внутри них виднелся вход в темную пещеру. Не испытывая ни малейшего страха или волнения, я шагнул внутрь.

Тьма рассеялась, и я оказался в просторном каменном зале. Повсюду вокруг меня виднелись большие выдолбленные в стенах ниши. В них в беспорядке были навалены различные предметы, книги и свитки. Я двинулся к центру зала, посреди которого на изящном постаменте находилась белая плоская каменная плита, наклоненная в мою сторону отполированной поверхностью.

Я подошел и, повинуясь неосознанному порыву, положил ладонь на эту блестящую плиту. Воздух вокруг как будто завибрировал, и я почувствовал легкое движение вокруг себя. На плите сами собой начали последовательно появляться буквы.

Это были знаки древнеорионского иероглифического письма – изображения, которые можно было прочесть. Я не был знаком с этими знаками, они лишь отдаленно походили на те значки, которыми пользовались те, кто обучал меня чтению и письму. Но смысл написанного проникал непосредственно в мое сознание, и я понимал каждый символ.

Текст на плите гласил:

«Здравствуй, друг! Мы знали, что ты придёшь, и ждали твоего возвращения. Здесь всё сохранилось так, как было оставлено. Можешь начинать с любого места. В сердцевине каждой вещи таится её суть. Ищущему да откроется Истина».

Я огляделся, и взгляд мой упал на лежавшую чуть поодаль старинную книгу в толстом деревянном переплете. Я подошел и поднял ее – она была тяжелая. С трудом дотащив ее до белой каменной плиты, я положил книгу на ее слегка наклонную поверхность и раскрыл на первой странице. Заглавие было простым: «Геометрия Вселенной. Учение об основных фигурах и символах».

Я перелистнул несколько страниц, на которых были изображены различные знакомые и не знакомые мне геометрические фигуры. Каждое изображение было объемным и находилось в движении, так что можно было легко рассмотреть фигуру со всех сторон,а также мысленно провести внутренние линии, соединив любые точки, и это соединение тотчас отражалось на изображении.

Пока я рассматривал каждую фигуру, в мое сознание поступали все сведения касательно нее, и я очень быстро получал все необходимое знание о том, как построить эту фигуру на плоскости и в объеме, как применять эту фигуру, какие задачи можно решить с ее помощью. Помимо чисто математических сведений, о каждой фигуре сообщались характеристики ее энергетического взаимодействия с пространством и человеком.

Через некоторое время мне наскучило листать страницы, и я раскрыл фолиант прямо на середине. Здесь не было изображений фигур или символов, зато на каждой странице красовалось по большой золотой ладони – правой и левой. «В сердцевине каждой вещи таится её суть».

Ах, вот оно как! Нисколько не смутившись, я тут же положил свои две поверх этих изображений. Золотые пластины под моими руками проснулись и стали подавать легкий холодок электрического тока прямо в мои руки. Я прикрыл глаза от удовольствия и тут же ощутил точно такую же легкую щекотку внутри моей головы. Знание из книги поступало непосредственно в мой ум. Время остановилось.

Я стоял, опустив руки на раскрытые страницы столько, сколько требовалось моей внутренней вечности. Наконец обучение завершилось, и я опустил вдоль тела еще слегка гудевшие ладони. Сел на пол, не сходя с места. Я ощущал себя заполненным до краев. «Пора домой», – подумал кто-то внутри меня. Я мысленно с ним согласился и, едва я успел понять, что происходит, мир вокруг снова начал плыть и плавиться, а пространство терять знакомые очертания.

Через некоторое, не поддающееся измерению время я очутился в родном доме на своей кровати. Мне было все равно, был ли за окном день или ночь. Я упал навзничь и заснул так крепко, как никогда еще не спал.

Глава 17

Со стороны могло показаться, что Манас совершенно невозмутим. Но я ощущала его скрытое внутреннее волнение. Время от времени он совершал небольшие движения, то руками, словно сжимая невидимый инструмент управления или перебирая пальцами в воздухе, то всем телом, слегка поворачиваясь вправо или влево. Сквозь окошко было заметно, что от его действий наш воздушный корабль то делает поворот, то поднимается выше или опускается ниже. Так управлялась эта машина.

Но я чувствовала, что Манас внутренне напряжен, и причина не в том, что ему приходится вести сложный аппарат на большой высоте. Я догадывалась, что дело в моем соседе, в этом мешковатом юноше, сидевшем почти вплотную ко мне и безотрывно глядящем в свой иллюминатор. Я будто видела, как с той стороны Манаса, которая была ближе ко мне, излучался свет и тепло, а с той, что ближе к Антису – колючий холод. Неужели мы взяли на борт врага? Как мой светлый Учитель мог допустить такое?

Тем временем и Цетирания, и сам Столичный остров скрылись из виду, под нами виднелась темная синева моря с небольшими белыми островками – как я понимала, южная и юго-восточная часть Империи. Где-то здесь должна быть моя родина… Как же давно я жила здесь!

Наш летающий Жук сделал еще один поворот, и моим глазам предстало восхитительное зрелище, от которого у меня едва не захватило дух. В моем иллюминаторе прямо посреди морской глади возвышалась величественная пирамида. Она была такой огромной, что несколько островков рядом с ней казались совсем крошечными. Сияющая ослепительным светом, с золотым навершием, она словно упиралась им в само небо, ярко-голубое, бескрайнее.

– Великая Белая! – вырвалось у меня.

– Да, это она, – с улыбкой произнес Манас. – Поздравляю! Не каждому атланту доводится увидеть ее с высоты птичьего полета. – Сколько летаю мимо нее, столько восхищаюсь.

– Я видела ее когда-то давно, еще в раннем детстве, когда мой отец брал меня к восточным островам. Но тогда я была еще совсем маленькой и мало что помню. Отец говорил мне, что от этой пирамиды зависит очень многое в нашей Империи. Погода, урожаи, здоровье людей, их развитие, изобретения, магические практики. Тогда отец объяснял мне это другими словами, но сейчас я понимаю, о чем он говорил. Это знание словно всплывает во мне, приходит откуда-то из глубины меня самой.

Антис попросил меня немного подвинуться, чтобы он мог взглянуть в мой иллюминатор. Увидев Пирамиду, он сразу закивал и заулыбался.

– Я много слышал о ней и знаю, какую важность она имеет для всех нас. Даже если мы вдали от нее, даже если находимся на другом конце планеты, Великая Белая знает о нашем существовании и связана с нами.

Жук плавно описал круг, облетая золотую вершину Пирамиды. Неожиданно я увидела, как из самой вершины вверх бьет сильный бело-золотой луч энергии, соединяющей землю и небо.

В этот момент я почувствовала нечто вроде слабого давления на мое сознание. Кто-то осторожно касался моей невидимой оболочки, пытаясь выйти со мной на контакт. Я поняла, кто это. Это была душа самой Пирамиды, она стучалась, прося разрешения коснуться меня и говорить со мной. Я тут же раскрылась навстречу и оказалась в просторном белоснежном зале с золотыми колоннами, в котором отовсюду лился свет, обнимая и лаская меня. Я шла сквозь эту энергию, словно сквозь воду, поддерживающую и проникающую в каждую частичку меня.

В какое-то мгновение я почувствовала, что от моих движений рождаются звуки, похожие на высокие и прекрасные голоса. И каждый шаг, каждый взмах руки рождал новые и новые сочетания этих голосов. Звуки волнами расходились от моего тела, подобно кругам от брошенного в воду камня. Стены и колонны вокруг меня вдруг пришли в какое-то незримое движение, и на них начали проступать письмена и символы. Они проявлялись сквозь белое молоко стен и казались совершенно незнакомыми…

Я остановилась. Зал вокруг меня изменялся прямо на моих глазах, надписи проступали, исчезали, снова проступали, какие-то из них начинали двигаться и разворачиваться длинными лентами, все оживало и плыло, а я совершенно растерялась. Пытаясь вспомнить хотя бы кое-что о древнем языке, которому меня учил Учитель Имати, я судорожно хваталась взглядом за возникавшие видения, но так и не могла прочесть ни слова. «Что это? Что ты хочешь сказать мне?» – в отчаянии крикнула я пространству Великой Белой, и тотчас светопреставление прекратилось.

Новые знаки и символы перестали бешено возникать и исчезать на колоннах и стенах, а те, что уже проявились, застыли ровными строчками, как солдаты в строю. По залу пронесся легкий ветерок – дыхание Пирамиды. Она вздохнула устало и облегченно и обняла меня со всей своей нежностью. «Ах, слишком долго уже я живу здесь! – услышала я в голове ее тихий голос. – Пора уже и мне на покой». «Как же так, Великая Мать, неужели ты оставишь своих детей без своей заботы и присутствия?» – с легким ужасом спросила я.

«Мои дети должны рано или поздно сделать свой выбор и без меня, – спокойно и мягко отвечал голос. – Я – всего лишь декорация для той сказки, которую они называют своей жизнью. И чем больше они боятся того, что их декорации рухнут, тем дальше они уходят от самих себя». «Значит ли это, что людям не нужно бояться падения мира?» – спросила я. «Да, бояться здесь вовсе нечего. Все великие города и империи возникают и разрушаются в свое время, и нет в этом того, что могло бы угрожать вам. Здесь, внутри моих стен, записано многое и о многом можно было бы прочесть, но сколько бы вы ни читали, вы не открыли бы для себя ничего нового. Все те же идеи, те же открытия, те же личности и та же толпа, те же города и постройки, те же армии, та же техника, те же механизмы и конструкции, та же борьба за выживание и за власть, та же алчность и хитрость, та же любовь и жертвенность… Все, что можно было сказать, уже было сказано, все что можно было написать и создать, уже было написано и создано. Все это только приближение к тайне, которой вы являетесь. И только в момент своей смерти вы воистину соприкасаетесь с ней. Так что же может быть ценнее этого момента?»

Я молчала. Великая Белая тоже умолкла. Ни страха, ни растерянности больше не было в моей душе. Наступила кристальная ясность. Мой ум стал чистым и прозрачным, а тело легким и светлым, и я позволила себе слиться с душой Великой Атлантической Пирамиды. Сколько времени длилось это взаимное проникновение, неизвестно. Наконец, я очнулась и снова осознала себя.

Я сидела, а вернее, полулежала внутри золотого корабля под названием «Жук», впереди меня ловко управлялся с ему одному видными приборами черноволосый Манас, а справа прислонился к своему окошку погрустневший и насупившийся Антис. Я последний раз оглянулась на исчезавшую на очередном вираже Пирамиду, и, послав ей всю свою любовь и благодарность за долгий неоценимый труд, ощутила в своих ладонях нечто вроде щекотки.

Повинуясь внезапному порыву, я сложила руки ладонями вверх и увидела, как в них появилось маленькое белое облачко. Его послала мне Великая Белая. Это был Дар, который теперь мне предстояло нести вместе с собой туда, куда мы направлялись. Не спрашивая моего разрешения, энергетическое облачко проникло в меня сквозь ладони и затихло где-то внутри моего тела. Белая Мать попрощалась со мной и дала свое благословение.

Между тем Манас, до этого неподвижно застывший в своем вращающемся гамаке-кресле, вдруг оживился и начал нажимать на невидимые нам рычаги и кнопки.

– Приготовьтесь, – сказал он. – Приближаемся к пограничной заставе. Снимите с себя все магические заклинания, они этого не любят. Антис, достань амулет.

Манас нажал на невидимые клавиши, и перед нами распахнулся огромный полупрозрачный экран, на котором светился символ имперской пограничной службы: раскрывший крылья орел, держащий в клюве обвившую его тело змею. Мелодичный мужской голос постоянно повторял одно и то же: «Вы находитесь в приграничной зоне, вам следует снизить скорость ваших летательных аппаратов, развернуть экран для внутреннего досмотра, приостановить действие любых энергетических и магических практик».

Антис сунул руку под ворот своего просторного платья и, зажав в руке что-то маленькое, сверкающее, висящее на золотой цепочке у него на шее, осторожно снял его с себя. Казалось, его губы едва заметно шевелились, как будто он произносил ему одному ведомое заклинание.

– Я же сказал, никакой магии! – взревел Манас и повернулся к Антису с таким выражением лица, как будто хотел прострелить его взглядом. – Если они засекут колдовство, нас даже Учитель не спасет!

– Но это всего лишь напутственная молитва, которой научила меня моя матушка, – смущенно и тихо пробормотал Антис, вжав голову в плечи. – Она говорила мне, что если когда-нибудь я буду покидать пределы Империи, чтобы я произнес эти слова на Древнем языке, они будут охранять меня и моих попутчиков.

Манас открыл было рот, чтобы сказать что-то в ответ, но тут на голубом прозрачном экране появилось какое-то движение, и перед нами возникло внимательное и крайне серьезное женское лицо. На женщине была надета голубая туника с тем же самым изображением – орлом, кусающим за шею обвивающую его змею.

– Вас приветствует комендант пограничной службы Атлантической Империи Эфелия Марок. Пожалуйста, назовите свое имя, имена ваших пассажиров, откуда вылетели и куда направляетесь. Также откройте экран для просмотра багажного отделения.

– Я Манас Мигель Майети, гражданин Орионской Федерации, пребывал на территории Атлантической Империи по торговым и туристическим делам, сейчас направляюсь в сторону Унафских Ворот и далее в Эпигрин, в Тангринию, вот мой опознавательный знак, – и Манас приложил к экрану маленький квадратный металлический предмет. Экран издал тихий писк, видимо, считывая информацию. – Со мной вместе летят двое атлантических жрецов – Антис Диаммагей и Алиоре Ламанти, вот их разрешение на выезд.

Манас, не оборачиваясь, протянул руку назад, и Антис поспешно сунул ему свой золотой амулет. Манас также приложил его к экрану, и мы опять услышали тихий писк.

Эфелия Марок невозмутимо кивнула, затем внимательным и острым взглядом смерила сначала Антиса, затем меня и нажала какие-то клавиши на своих приборах.

– Я вас больше не задерживаю, следуйте по указанному коридору до конца пограничной зоны. Доброго пути!

Большой экран погас, и Манас снова взялся за свои невидимые рычаги. Мы с Антисом ощутили, как Жук набрал скорость. Наше путешествие продолжалось.

– Откуда тебе известно мое имя, Манас? – спросила я.

– Учитель сказал мне его, – невозмутимо отвечал черноволосый пилот. – Он сказал мне, как представить тебя пограничной службе. Или ты думала, что они поверят, что тебя зовут Малышка? – улыбнувшись, ответил он.

– Нет, я так конечно, не думала, но ведь я не говорила Доути моего имени.

– Мы вряд ли что-то можем от него скрыть, – уклончиво заметил Манас.

– А я едва не прирос к своему месту, когда эта Эфелия на меня посмотрела, – вдруг вступил в разговор Антис. – Я думал, она меня насквозь пронзит своими глазищами.

– Они обязаны просматривать ауры тех, кто пересекает границу. Уверяю тебя, они могут увидеть все, вплоть до застарелого геморроя. Они проходят специальное обучение.

– Неужели они действительно видят насквозь? – удивилась я.

– Учитель говорит, что это совсем не сложно. Каждый из нас может знать абсолютно все о другом, если настроится определенным образом. Пограничные маги – это самые сильные магические войска. Вся их жизнь подчинена только службе. Им даже не разрешают заводить семьи и детей. Эмоциональное общение возможно только в специально организованных группах, состоящих из таких же, как они и вышестоящих по рангу. Они практически не имеют доступа к обычной земной жизни. Зато постоянно тренируют свои способности и обогащают магические познания. От них почти ничего невозможно скрыть. Они владеют всеми известными энергетическими приемами, способны видеть и блокировать любое воздействие еще на стадии подготовки. Так рассказывал мне Учитель. Он еще говорил, что если бы мы учились так, как учатся пограничные маги, то давно бы уже вознеслись в телах.

– А почему же они тогда еще не вознеслись, если владеют всем этим? – спросила я.

– У них нет таких целей, – усмехнулся в ответ Манас. – Их задача – удерживать власть здесь, на Земле, а не стремиться к каким-то заоблачным целям. Пограничных магов специально отбирают по чертам характера. Они должны прочно стоять на Земле и быть очень прагматичными людьми. Конечно, такая жизнь, какую ведут они, совсем не легка. Но зато, жертвуя личной свободой, они получают такие знания и магический опыт, как нигде больше.

Глава 18

Мы с Учителем спускались по длинной пологой лестнице, с каждым шагом все глубже уводившей нас в подземелье. Ступени каменной лестницы были гладко отшлифованы, на стенах тут и там виднелись овальные ниши, в которых горели голубовато-белым светом и поворачивались вокруг своей оси шары-светильники. Их свет рождал какое-то тревожное чувство. Учитель заметил напряжение на моем лице:

– Тебе неуютно. Накшени? – спросил он. – Свет слишком холодный?

Я молча кивнула. Доути поднял правую руку и, повернув ладонь в сторону одного из светильников, беззвучно повелел освещению измениться. Свет потеплел стал, стал оранжево-желтым и ярким. Теперь я могла видеть, что некоторые стены покрыты надписями и изображениями.

Наш спуск окончился, и теперь мы шли по длинному коридору, от которого ответвлялись вправо и влево другие, более узкие ходы. Я заметила, что некоторые из них были закрыты гладкими каменными дверьми-плитами, на которые был нанесен какой-то символ.

Наконец мы пришли в небольшое круглое помещение, с потолка которого свисал точно такой же шар-светильник, как я видела на стенах, только большего размера и с огненными буквами, то и дело вспыхивающими и скользящими по его поверхности. Доути внимательно посмотрел на эти бегущие надписи.

– Все в порядке, – сказал он. – Лифт исправен. Мы можем спускаться.

Затем он протянул руку к светильнику, и тот, как послушная собачка, поспешно придвинулся к нему, и Учитель, не касаясь шара, нажал пальцами на какие-то символы. Тут же на полу перед нами засветился огненно-красным цветом круг, замигал, как будто приглашая вступить внутрь него. Учитель взял меня за руку, и мы вошли в круг. В то же мгновение пол под нашими ногами начал уходить куда-то вниз, голова у меня закружилась, и я схватилась за Доути, чтобы не упасть. Он в ответ обнял меня за плечи и произнес:

– Не бойся, это скоро прекратится.

И действительно, прошло совсем немного времени, и головокружительное движение вниз прекратилось. Я перевела дух. Теперь мы снова оказались в круглом помещении, похожем на то, из которого уехали, и все же чем-то неуловимо от него отличающимся. Возможно, более влажным воздухом или более темными стенами?

Здесь Учитель стал идти медленнее, как будто стремясь не нарушить чей-то покой. С каждым шагом он словно становился более задумчивым и серьезным. Казалось, он прислушивается к чему-то внутри себя. Наконец мы остановились перед дверью, такой же, как я уже видела на верхних этажах, гладкой, с большим странным изображением. Это было нечто вроде длинной палки или жезла с навершием. С обеих сторон от жезла были изображены две змеи, своими телами обвивающие его. Справа и слева от навершия располагались два распростертых крыла. Тот посмотрел на меня и сказал:

– Послушай меня, Накшени. Слушай внимательно, Аллиоре. Сейчас мы с тобой войдем в зал, доступ в который имеют совсем немногие. И совсем немногие знают о нем. А между тем, именно здесь начинается история рода человеческого. Перед тем, как попасть в эту святую святых, нужно пройти очищающий световой душ. Здесь, вот за этой дверью. Это как экзамен для тебя. Ты почувствуешь свет, направленный на тебя и просвечивающий тебя словно насквозь, свет, от которого ты ничего не можешь скрыть и которому лишь можешь отдаться такой, какая ты есть. Я тоже проходил через этот ритуал в свое время. Мне дали возможность войти в тот зал, что находится за этим. Что-то подсказывает мне, что и тебя пропустят.

– А были такие, кого не пропустили? – спросила

– Были, – ответил Учитель. – Но таких обычно останавливали еще там, наверху. Они не могли спуститься вниз. Невидимая стена не давала им пройти. Они начинали умирать, если пытались продвинуться силой.

– А почему ты думаешь, что меня должны пустить? Ведь у меня нет ни знаний, ни опыта. У меня незнатное происхождение. Я всего лишь недоучка из храма Хапри.

– Ты чистая душа, Накшени. Поэтому я так чувствую… я верю… тебя пропустят.

Учитель произнес это с волнением в голосе. Затем он дотронулся рукой до изображения на двери, и та беззвучно поднялась вверх, открыв проход в ослепительно яркое помещение. Я не успела и испугаться, ни задуматься. Доути толкнул меня в спину, и я со всего размаху влетела внутрь…

Под этим сияющим светом я словно начала таять. Твердая застарелая корка мыслей, тревог, желаний вокруг меня вдруг начала размягчаться и становиться тонкой, прозрачной. А затем постепенно исчезла совсем. Как сходит старый зимний снег под лучами упрямого весеннего солнца. Что-то совсем иное, какой-то нежный зеленый росток внутри меня вдруг зашевелился и стал прорастать. И благодаря этому ростку я словно засветилась изнутри, словно свет, живущий во мне, наконец-то увидел своего собрата и потянулся к нему изо всех своих сил.

Мне стало так хорошо… так хорошо, что я засмеялась. Засмеялась изо всех сил, в голос, засмеялась сердцем и телом, всем, из чего я состояла. И в этой радости была только радость… и ничего больше. Все остальное растворилось, растаяло, исчезло… как будто и не существовало никогда.

Руки Учителя схватили меня за плечи и сильно встряхнули. Я открыла глаза и шагнула вперед. Ослепительный свет исчез, вокруг была полутьма, в которой я едва различала лицо Доути.

– Ты занятная девушка, Аллиоре, – улыбаясь, сказал Тот. – На моем веку еще никто так не смеялся под очищающим душем. Я видел, как люди плакали, рыдали, кричали… А ты хохотала, как ребенок! За какое место он тебя щекотал?

– За пятки. Причем изнутри, – с серьезным видом ответила я.

Теперь глаза мои привыкли, и я увидела, что свет в том помещении, куда я шагнула, на самом деле, не был таким тусклым. Стены здесь были розовато-коричневыми, а пол выложен черно-белыми квадратами. Дышалось легко, а в воздухе как будто слышался какой-то чарующий мелодичный звук. В центре зала находилось возвышение или нечто вроде столика, на котором стояла большая полукруглая чаша. Доути подвел меня к ней. Я осторожно прикоснулась к ее гладкому бортику и, чуть привстав на цыпочки, заглянула внутрь. От увиденного у меня захватило дух. Внутри чаши находилась прелюбопытная вещица. Деревянная дощечка с вырезанными на ней узорами и символами, поверх которой была натянута одна-единственная световая струна. Эта струна была как будто живой, она колебалась, издавая высокие мелодичные звуки и переливаясь различными цветами.

– Что это такое? – спросила я, в удивлении открыв рот.

– Это монохорд, Накшени. Структура, находящаяся внутри каждого человеческого существа и многократно в нем повторенная. Каждый орган его тела, каждая частица этого органа содержит в себе это, слышит издаваемый ею звук, ощущает ее вибрацию. Это то, из чего состоит человек, и то, в чем заложена его суть.

– Но ведь это просто доска со струной, как же она может быть внутри человека? Разве лишь если он ее проглотит? – спросила я.

– То, что ты видишь перед собой – лишь копия, образ, но заряженный образ. Он находится в неразрывной взаимосвязи с тем, что на самом деле существует внутри человеческого тела в виде мельчайшей его части. Этот монохорд – управление для того, что внутри людей. Его можно настраивать, подобно тому, как настраивают музыкальные инструменты.

С этими словами Учитель достал из-под плаща какую-то небольшую деревянную коробочку и передал мне в руки. На ней был изображен тот же жезл со змеями.

– Какая гладенькая! – заметила я, едва дотронувшись. – А как ее открыть?

– Нажми на нее с боков, а затем сдвинь на себя крышку, – пояснил Учитель.

Я последовала его совету, и шкатулочка легко открылась. Внутри она была обита розовой бархатистой тканью, на которой в специальных держателях были прикреплены небольшие металлические изогнутые предметы, похожие на ключи

– Это ключи, при помощи которых посвященные существа могут воздействовать на монохорд, – сказал Доути, а затем достал из коробочки один из серебристых ключей и осторожно вставил его поперек светового луча монохорда. Инструмент на мгновение замолк. Учитель медленно повернул ключ на один оборот, а затем так же бережно вынул. Через мгновение монохорд зазвучал снова. Но теперь мелодия его изменилась. Он зазвучал чуть жестче, натужнее. Затем Учитель снова вставил ключ в монохорд и, повернув его в обратную сторону, вернул инструменту прежнее звучание.

– Ты слышала диссонанс, Накшени, – сказал Доути. – Я видел по выражению твоего лица, что ты его услышала. Сейчас я просто подкрутил один из его тонов, чтобы показать тебе, к чему может привести неосторожное и бездумное использование монохорда. Ты услышала лишь режущий ухо звук, но, оставь мы его в таком дисгармоничном состоянии, люди, настроенные на этот монохорд, начали бы болеть, страдать и терять смысл своего существования. Терять на уровне тела и на уровне сознания. У них могли бы начаться душевные расстройства, страхи и даже паника. Они могут дойти даже до массового безумия. Поэтому настройка монохорда – очень тонкое и важное искусство.

Ключей в этой шкатулке двенадцать, они основные, к ним есть два запасных на особый случай. Ключи вставляются слева или справа в определенные точки монохорда, предназначенные для этого. Сейчас посмотри еще раз внимательно на монохорд и запомни его сегодняшнее звучание. Настанет день, и это воспоминание тебе очень пригодится.

Не говоря ни слова, я передала шкатулку с ключами Учителю и снова взялась руками за краешек чаши. Внутри нее жило, пело, дышало чудеснейшее творение из всех, которые я когда-либо видела.

– Монохорд очень чувствителен к постороннему энергетическому воздействию, – добавил вдруг Учитель. – Одно только созерцание его человеком с дурными помыслами может плохо повлиять на монохорд и людей, которыми он управляет. Поэтому в это место допускаются только избранные. И я бесконечно рад, что не ошибся в тебе!

Доути произнес эти слова со слезами на глазах, а затем наклонился ко мне и обнял. В тот момент, когда его руки коснулись меня, я растворилась в пустоте, и только биение его взволнованного сердца пульсировало во мне.

Глава 19

Внутренним взором я увидел, как золотая точка пересекла надводную границу Империи и направилась на восток. Жук повёз своих пассажиров в новый дом. Значит, всё благополучно, и разрешение на вывоз жрицы храма Хапри, которое вместе с Антисом передала мне Амания, не было очередным обманом. Я облегчённо вздохнул, и позволил себе рассмеяться беззаботным детским смехом, который маленькими солнечными зайчиками рассыпался по моему телу. Что ж, всё идет хорошо, теперь можно подумать и о себе.

Я вышел на балкон, с которого недавно стартовал Жук Варанга. Суетное утро Цетирании постепенно переходило в ленивый полдень. Солнце встало уже довольно высоко и начало ощутимо поджаривать город, как повар жирную утку. Вдали синело безмятежное море, превращаясь на горизонте в бирюзовое небо. Город готовился к полуденному отдыху. Я нашёл тень под навесом балкона и сел на мозаичный сине-белый пол, скрестив ноги. Тишина и покой окружали меня. Время от времени мою кожу щекотали дуновения тёплого южного ветра. Почему же я постоянно слышу этот глухой гул, накатывающий волнами, словно морской прибой? Он идёт откуда-то снизу, из-под земли, тревожно напоминая о себе всякий раз, когда вокруг воцаряется тишина.

Цетирания – город богов. Так называли тебя по праву. Я и сейчас вижу тебя такой, какой ты была ещё совсем недавно, каких-то пару-тройку сотен солнц назад. Величественная и прекрасная, сердце островной империи, раскинувшей своё влияние и свою энергию далеко за пределы тех небольших кусочков суши, на которые опиралась, как на столбы посреди океана. Я вижу твои мосты и дороги, твои храмы и дворцы, мастерские и библиотеки. Я вижу людей, населявших когда-то это щедрое и справедливое государство – их сильные и здоровые тела, их радостные лица, их горящие глаза. Это люди свободные, честные перед собой и открытые для других, это исследователи и творцы, воины и путешественники, смело смотревшие как на просторы моря, так и на просторы неба и звёзд.

Да, было время, когда жители великой Империи отправлялись на своих воздушных аппаратах в далёкие странствия, и знали многое о том, что находится над ними и под ними.

Цетирания, я вижу твоих женщин, твоих великих жриц и правительниц, некогда стоявших во главе Империи. На их лицах божественным резцом выточена гармония, мудрость и мягкая, но непреодолимая сила. Та сила, которой невозможно противиться, потому что это сила Любви и Красоты, сила принятия и понимания, призывная и подчиняющаяся. Когда твои великие дочери управляли государством, щедрость, изобилие и процветание были привычными для их подданных. И казалось, так будет всегда.

Длинные освещенные дороги-мосты соединяли тебя с отдаленными землями на севере, западе и востоке, и все понимали, что твои многочисленные метрополии – это верные союзники, твои дети и преемники. Но вдруг что-то пошло не так. Всё стало разрушаться исподволь, изнутри. Вдруг ни с того ни с сего поползли колкие слухи и недомолвки о возникшей холодности и отстраненности Великих Гордецов – Северян.

Затем обвинения и открытая вражда, вылившаяся в открытое противостояние и войну, повредившую не только гражданам Империи, но и многим другим народам, далёким от Атлантиды. Северяне были вынуждены отступить, поскольку у Империи неожиданно появилось новое ещё более мощное оружие. Северяне понимали, что правители Империи не сумеют переступить через свою гордость, во имя сохранения жизни. Они почувствовали, что на этот раз атланты перещеголяют их в своей гордыне.

Настал период странного перемирия. Обе стороны понимали, что вражда не исчерпана, но стремились продлить время шаткого мира для того, чтобы накопить побольше сил для решающей схватки. Тянулись годы, за ними века, и вот правительницы Империи уступили своё место правителям, а те будто бы начали постепенно вырождаться: стали слабыми и безвольными, легко попадались в хитроумные сети интриг тёмного жречества.

Откуда они взялись, эти тёмные жрецы? Из каких забытых пещер они выползли? Поистине, вот загадка. И чем дальше я пытался разгадать её, тем больше приходил к мысли, что они – признак заката великой цивилизации. Возвращение к тому, с чего всё начиналось, к страху и запретам, к человеческим страданиям и невинной крови – не это ли верный знак упадка?

Что ж, все великие государства переживают закат и забвение, но лишь одно чувство не давало мне покоя. Я не мог согласиться с тем, что великая империя Цетирании подошла к своему финалу именно сейчас. Мне виделось, что эта цивилизация и этот народ далеко ещё не исчерпал данного ему таланта.

Я закрыл глаза и отпустил тревожные мысли, расслабляя тело, я вынуждал беспокойный разум, подобный маленькому разыгравшемуся котёнку, угомониться внутри меня. Через некоторое время котёнок послушался и спокойно свернулся клубком в уголке сознания. Внутри меня наступила блаженная пустота. Я пребывал вне времени и пространства внутри самого себя. И эта неосознаваемая тишина ощущалась всем телом как тихая мелодия, поющая нечто прекрасное обо мне самом. Я восстанавливал силы, здоровье и психическую энергию для дальнейшей работы. Казалось, это длилось вечность.

В какой-то момент я очнулся, ощущая острое желание поговорить с кем-то близким, понимающим, с дорогим другом, с которым не виделся очень давно. И я позвал его. Позвал только лишь мысленно, только лишь намерением, чтобы он вспомнил обо мне, но он сразу ощутил это, он услышал мой зов.

– Осирис, брат мой…

– Да, Доути, я здесь.

Это не было похоже на слова, это было скорее похоже на дыхание или лёгкое дуновение ветерка в раскалившемся воздухе Цетирании. Этот ветерок прилетел с моря, а быть может, и с неба именно ко мне, чтобы коснуться меня своей прохладой. Мой вдох – его выдох.

Осирис, я скучал по тебе…

– И я скучал, брат…

– Мне непросто было всё это время, но я знал, что сам выбрал для себя этот путь.

– Знаю.

– Они не сумеют спастись, я вижу, что у них почти не осталось времени. Но главное, у них нет желания что-то менять…

– Такова природа людей, брат, большинства из них. Мало кто идёт против своей природы. Мало кто осознаёт, что кроме устремлений этой природы должно быть что-то ещё… Это понимание приходит позже.

– Осирис, они тупеют и словно деревенеют в своей природе. Это ли то, чего мы хотели?

– Сейчас не наше время, брат, мы ничего не можем поделать… Идёт нисходящая волна, и наша задача – не противиться, а стремиться сохранить то, что можно сохранить. Я тоже вижу повсюду вокруг себя тех, кто несёт с собой невежество и сон, кто творит зло и одурманивает разум. Они возникают ниоткуда, и они полны сил и энергии. Наступает их время, Доути.

– Ты тоже видишь их? Неужели они есть и на Орионе?

– Они есть везде, где есть мы, брат. Потому что они – наша тень, наши вечные спутники. Где бы мы ни жили, что бы ни делали, они всегда приходят в свой черёд, чтобы путать наши карты и разрушать созданное нами. Но без них нет нас. Это я тоже понял. Сейчас они есть даже в Большом Орионском Совете, и теперь ни одно решение не принимается без их участия. Раньше я противился этому, а теперь говорю тебе – не трать сил впустую. Делай своё дело и жди Великого Поворота. С его приходом ты соберёшь остатки того, что сумел спасти, и начнёшь постепенный подъём.

– Как же мне прятать то, что мне понадобится? То, что понадобится моим спутникам, что понадобится всем, идущим к Свету?

– Есть только один по-настоящему верный способ. Можно запечатывать знания в книгах, можно в предметах, но и то, и другое может быть уничтожено. Лишь вкладывая знание в людей, ты сохраняешь его навечно. И для себя, и для всех твоих последователей.

– Как странно ты говоришь, Осирис… В людей – но ведь даже камень твёрже тела человека, а бумага долговечнее его памяти. Как вкладывать знание в людей, если жизнь их коротка, а душа переменчива?

– И всё же, брат Доути, нет ничего надежнее, чем исцелять и учить тех, кто будет рождаться снова и снова. Снова и снова они будут приходить сюда, мыслить, действовать, говорить, смеяться. И даже обретя другое тело, они сохранят твоё знание внутри себя и будут нести его другим людям, сами того не сознавая.

Мы надолго замолчали, но продолжали ощущать канал нашей связи.

– Это хитрый ход, – улыбнувшись, наконец, произнёс я. – Но разве мы можем быть уверены, что ОНИ не поступают точно так же?

– Они так и поступают, брат, – тут же отозвался Осирис. – Это очень древний способ хранения знаний и опыта, и он им известен. Но сейчас у нас есть серьёзное преимущество – на нашей стороне недавно пришедшая большая сила. Ведь ты ощущаешь это, не правда ли? Разве тебя не распирает порой от нахлынувшей вдруг энергии, несущей с собой главную идею своего воплощения, людей и обстоятельства, которые как будто только и ждут того, чтобы принять от тебя эту энергию в том виде, в каком она захочет из тебя выйти? Разве можно в такой момент не подчиниться этому потоку?

Я ощутил, как от его слов у меня защекотало в стопах и кончиках пальцев рук, как будто это волна вдруг пробудилась и решила напомнить о себе. Я сделал вдох и с длинным выдохом позволил ей растечься по всему телу, даря ему ощущение свободы и восторга.

– Вот-вот, – продолжал Осирис. – Именно так… Что толку передавать знание от ума к уму, когда можно делать это от тела к телу, напрямую от сознания к сознанию. Ум не обладает мудростью, он обладает лишь пониманием, да и то ограниченным. По-настоящему мудро лишь то, что больше ума…

– А ты когда-нибудь делал так? – спросил я. – Учил ли ты когда-нибудь от тела к телу?

– Учил, – с неизменной улыбкой ответил Осирис. – Но, на мой взгляд, недостаточно. Ты можешь исправить мою ошибку. Сейчас великолепная возможность.

И он провёл ладонью по моей щеке в знак прощания. Во время телепатической связи любые касания лица ощущались очень сильно, поэтому мы по давней привычке здоровались и прощались касаниями. Я же впал в такую глубокую задумчивость, что даже забыл протянуть руку для ответного жеста. Слова моего брата глубоко запали в мою душу. Он сказал именно то, о чём я думал уже давно, но никак не мог представить себе, как осуществить это. И вот теперь всё сложилось, и в моей голове, и в моём сердце, и во всём моём теле. Я не просто понимал, что и как должен делать, а я чётко знал это!

Что ж, прекрасное завершение атлантической миссии! Что бы ни было дальше с этим континентом, для меня это была страница, которую я уже перелистнул. Теперь я чувствовал, что всё, что мне нужно, я отсюда забрал. И главное – знаю, что со всем этим делать.

Я прислушался к самому себе. Слабая, еле заметная сознанию вибрация потряхивала меня изнутри. Это было похоже на маленький невидимый двигатель, неожиданно заработавший в моём теле. Все мои клетки получили беззвучный знак – готовиться к перемещению. Что ж, значит, так тому и быть. Значит, в самом деле пора.

Я встал, выпрямил спину и потянулся макушкой вверх. Какое оно всё-таки забавное, это человеческое тело! Порой такое своенравное, порой такое послушное… Вверх и вперёд… Спасибо этому месту! Меня здесь больше ничто не держит.

Я сделал вдох и, закрыв глаза, начал отпускать пространство вокруг меня. Тело становилось всё легче и легче с каждым новым выдохом, словно разворачивая материю вокруг меня во что-то иное, отличное от того, что и видел вокруг себя. Я хорошо знал эти изменения и спокойно наблюдал за тем, как мои ощущения того, что вокруг меня, менялись каждое мгновение, текли и меняли свою форму. И вот я ощутил, как тело словно наполнилось мелкими щекочущими мурашками, которые распирали моё тело, поднимаясь внутри меня снизу вверх. Я потерял ощущение самого себя, своего тела и вот наконец позволил себе потеряться совсем… Моё Я угасло, и на какое-то неизвестное мне время Тот-Доути-Джхути словно прекратил существовать.

Затем я очнулся, собрал себя, снова ощутив тело и своё Я в этом теле. Несколько спокойных вдохов. Биение сердца. Мурашки снова стали плотью, энергия снова потекла по невидимым каналам, а кровь по венам. Я открыл глаза. Со всех сторон меня окружал буйный зелёный лес. Влажный воздух усиливал пряный запах больших древесных цветов. Резкие крики птиц нарушали первозданный покой этого места. Оглядевшись, я увидел, что на этот раз переместился чуть дальше, чем прежде.

И я зашагал вперёд, зная, что теперь мне предстояло небольшое пешее путешествие сквозь этот девственный лес, чтобы выйти на дорогу, ведущую к трём пирамидам – красной, чёрной и белой.

Глава 20

Мы покинули приграничный коридор, и сразу задышалось легче. Напряжённо сверлящие взгляды пограничных магов, невидимые, но явно ощутимые, заставляли нас держать спины ровно, опустив глаза в пол. Мы с Антисом чувствовали, что формальное разрешение пересечь границу ещё не означало, что за нами перестали наблюдать. Наоборот, наблюдение продолжалось с ещё большим вниманием, и в какой-то миг мне даже показалось, что в воздухе зазвучала настороженность наблюдателей, тех, кто стоял за спиной Эфелии Марок и мог в любой момент отменить её решение. Внутри меня всё сжалось, ведь я подумала о том, что в этом могу быть виновата я. Ведь это меня тайно вывозят из Империи, это я беглая жрица, это из-за меня Антис и Манас могут так и не достичь спасительного берега Тангринии. Но через несколько мгновений маг, внимательным и напряжённым взглядом рассматривающий меня, расслабился и как будто бы махнул рукой. Или как будто его отвлекло что-то другое, более важное, и он попросту забыл обо мне. В то же мгновение в моей голове вдруг словно взревела сирена. Я схватилась руками за уши и крикнула:

– Манас, что это?

– А, так ты слышала? – отозвался черноволосый иноземец. – Ну и способности у тебя! У меня этот звук только ум Жука уловил и выдал мне на экран. Это их магический сигнал тревоги. Никто, кроме них самих и некоторых приборов, не может его уловить. Вот ты это слышал? – спросил Манас, повернувшись в сторону задумчиво глядящего в окошко Антиса.

– Что-что? – задумчиво переспросил тот.

– Я говорю, слышал ли ты только что звук тревожной сирены, от которого у Накшени уши заложило?

– Нет, не слышал, – мотнул головой Антис. – Я думал о своём…

– Значит, они кого-то поймали? – спросила я снова. – Что с ним теперь будет?

– Я не знаю, что они делают с нарушителями границы и, если честно, знать не хочу, – ответил Манас. – Я сам никогда их правил не нарушал и никому не советую этого делать. Если бы у Учителя не было разрешения такого высокого ранга, я бы даже не подумал везти тебя на Жуке. Слишком это опасно.

– Даже ради Учителя не стал бы? – переспросила я.

– Не знаю, Накшени. Не спрашивай меня о таком. Я просто уверен, что Учитель никогда не попросил бы меня, если бы знал, что… ну, что я могу не справиться.

На этих словах Манас снова надел свой шлем, с внутреннего экрана которого он не сводил глаз даже во время разговора, давая мне понять, что разговор окончен.

Я отвернулась к своему окошку. Мы летели над морем, внизу всё было тёмно-синим, вверху ярко-голубым, и только белая молочная полоса разделяла два этих пространства там, где они соприкасались. Жук плавно покачивался из стороны в сторону, убаюкивая нас с Антисом, и вскоре мы действительно задремали, устав от впечатлений и переживаний.

***

Как, оказывается, много можно разместить внутри пирамиды! Мы с Доути поднимались вверх по спиралевидному коридору с остроконечным потолком. Проход был неширокий, идти можно было только друг за другом. Но дышать здесь было легко, как будто свежий воздух просачивался сквозь невидимые щели в стенах. Вход в этот коридор находился под землёй и был скрыт от посторонних глаз.

На мне был голубой льняной каллу. Учитель попросил больше не надевать ничего. Волосы распущены. Подъём был долгим, повороты всё чаще – завитки спирали сужались, ведя нас к вершине пирамиды. Мы шли медленно. Потом Доути вдруг повернулся ко мне, остановился и, посмотрев прямо в глаза, взял за плечи. Точно так же, как тогда, в храме Хапри, великого Хепер-ра.

Не знаю, что происходит со мной, когда он делает это. Мне становится и радостно и спокойно в одно и то же время. Мне кажется, я и лечу, и застываю. А он молчит. Стоит, держа меня за плечи, и молчит. Но я чувствую то же, что и он. И в это мгновение все слова исчезают.

Потолок коридора низковат, кажется, Доути едва не касается головой его островерхого перекрытия. Руки его излучают такое тепло и энергию, что я готова отпустить себя и сделать тот самый последний шаг, который разделяет нас. Исчезнуть в волнах его дыхания, его запаха, его тела. Я не успеваю понять как, но это происходит само собой. И вот мы стоим обнявшись и прижавшись друг к другу. Его одежда пахнет восхитительной смесью зелёного, серебристого и голубого. Доути медленно поворачивает нас кругом, и вот теперь я оказываюсь впереди него. Похоже, до конца спирального коридора осталось совсем немного. Он снова берёт за плечи, мягко подталкивая вперёд:

– Иди, малышка. Почти пришли.

Я двигаюсь дальше, и ещё через пару поворотов проход заканчивается, образуя круглое помещение с чёрными стенами и невысоким круглым каменным постаментом посередине.

– Здесь, Накшени. Твоё место здесь, – говорит мне Доути, касаясь рукой постамента.

Я тоже протягиваю руку к этому странному столу и начинаю обходить его кругом, проводя ладонью по гладко отполированному чёрному краю. Освещение здесь тусклое, но тёпло-жёлтое, как будто излучающееся от самих стен.

Я кладу обе руки на гладкую поверхность стола. И – вот чудо! – поверхность вдруг стала таять под моими ладонями, словно мягкая глина. Я приподняла одну руку и увидела след своей ладони, отпечатавшийся на камне. Поверхность стала мягкая и тёплая, пальцы легко проминали её, как мокрый морской песок. Я подняла глаза на Доути, он стоял напротив меня с другой стороны стола. Совершенно обнажённый.

– Разденься, накшени, – тихо попросил меня он.

Я выскользнула из лямок каллу и позволила одежде упасть к моим ногам. Мы с Доути снова положили ладони на гладкий отполированный каменный стол. И снова твёрдая поверхность прогнулась под нашими руками, стала тёплой и податливой. Затем Доути быстрым движением сел на край постамента, как на кровать, а затем лёг на спину, вытянув ноги и расположив руки в стороны.

– Смотри, Накшени, – сказал он мне. – Отойди на два шага назад и смотри.

Я сделала, как велел Учитель, и, отойдя на два шага назад, почувствовала под ногами небольшой выступ, на который и встала.

Теперь я видела поверхность стола с небольшого возвышения, и фигура, которую изображало тело Доути, виделась мне очень чётко. Перекрестие с круглым навершием. Тот лежал на столе, изображая живой Анх – крест жизни. Над его головой возникло круглое сияние, свет которого только подтверждал, что я поняла фигуру правильно. Поверхность стола под его телом приняла форму его тела и той фигуры, которую оно символизировало. Весь постамент как будто еле заметно задрожал и начал издавать высокий приятный уху звук. Этот звук подхватили стены зала и понесли его вниз, от вершины пирамиды к её подножию. Лёгкая дрожь охватила всё вокруг, и меня тоже. Это было захватывающее и немного странное зрелище.

Через несколько мгновений дрожь прекратилась, пирамида успокоилась, словно получив новую настройку от своего хозяина. Я восхищенно замерла, стоя на своём выступе.

Тот не спеша поднялся с чёрного постамента, оставив на нём след своей фигуры – живого Анха, и указал на него рукой:

– Теперь твоя очередь. Аллиоре. Это не страшно, но очень приятно и полезно, – улыбнувшись произнёс учитель.

След на каменном круглом столе медленно исчезал, поверхность медленно выравнивалась, словно гладь густого чёрного озера, в который бросили камень. Когда я приблизилась к столу, уже ничто не напоминало о том, что несколько мгновений назад здесь лежал человек.

Я осторожно присела на край – камень показался тёплым и упругим, он принимал мой вес на себя, как плотно набитая подушка.

– Как мне следует лечь? В какую сторону головой? – спросила я у Доути, который отвернулся, чтобы набросить плащ.

– А как тебе кажется, в какую? – ответил учитель.

Я не стала долго раздумывать, и вытянулась на каменном столе точно так, как сделал Доути. Каменная столешница мягко покачивалась под моим телом, словно морские волны. Это было приятное ощущение. Я закрыла глаза и позволила себе расслабить всё тело. Сразу же наступило забвение…

Очнувшись, я открыла глаза и увидела, что вокруг меня всё изменилось. Стены словно раздвинулись и стали из чёрных белыми. Мне показалось, что от них исходит особенное сияние. Я всё ещё лежала, но ощущения стали совершенно иными. Я почти совсем не ощущала своего тела. Пошевелив руками, я поняла, что лежу не на каменном постаменте, а на чём-то очень напоминающем большую мягкую кровать. Учителя не было видно рядом. На мне был каллу, а на ногах кожаные сандалии. Вставать не хотелось, и я снова потихоньку впадала в полудрёму. В голове эхом вторили слова Учителя: «Здесь Накшени, Твоё место здесь». Руки и ноги стали тяжёлыми, было трудно пошевелить даже пальцем. И с ощущением безграничного покоя я снова закрыла глаза.

Глава 21

Кто-то потряс меня за плечо.

– Накшени, просыпайся! Приехали.

Я открыла глаза и увидела над собой Манаса. Мы всё ещё были внутри золотого Жука, но теперь наш кормчий снял с себя шлем, и я снова увидела его взъерошенную чёрную шевелюру.

– Мы в Тангринии? – спросила я, с трудом пошевелив губами.

– Да, – кивнул мой провожатый. – Эту землю называют и так. Выйди из корабля, оглядись вокруг. Антис уже пошёл знакомиться с местными жителями.

Я поднялась с места и чуть было не ударилась головой о лампу на потолке – сидя в кресле, я и забыла, что внутри корабля тесновато. Манас выключил все приборы, и на мгновение меня окружила темнота, но я повернулась к выходу, и сквозь открытый люк увидела ослепительный солнечный свет, несущий с собой какой-то влажный запах. Я провела рукой по золотой кромке люка, благодаря Жука за полёт, и шагнула наружу.

Манас посадил свой корабль в центр небольшой каменной площадки, вокруг которой густо росла зелёная трава. Чуть поодаль виднелись какие-то небольшие бедные постройки, возле которых суетились в повседневных делах люди. Слышались женские голоса и детские крики. Поселение окружал высокий лес из таких пород деревьев, которых я не встречала в Империи. А над лесом возвышались три высокие остроконечные пирамиды с отполированными гранями, сверкающими на солнце – белая, чёрная и красная. В воздухе пахло недавно прошедшим дождём.

Я двинулась по мокрой траве к поселению и вскоре отыскала взглядом рыхловатую фигуру Антиса, который, судя по жестам, пытался завести знакомство с кем-то из местных жителей, не владеющих атлантическим наречием. Подойдя поближе, я разглядела, что позади Антиса стоит маленькая темноволосая женщина, одетая в нечто, наподобие короткой юбки. На руках у неё сидел маленький ребёнок, который играл с бусами из разноцветных камушков на шее матери и время от времени хватал руками грудь матери, чтобы пососать молока. Женщина улыбаласьу, широко раскрыв рот с плохими жёлтыми зубами, и старательно повторяла те слова, которым учил её вновь прибывший чужеземец.

– Ан- ти-С, – по слогам произносила она, и звук «С» у неё больше походил на свист. После каждой новой попытки произнести имя она быстро добавляла на своём языке: «Галамхам, галамхам АнтиС».

Сын Диаммага услышал мои шаги и повернулся ко мне.

– Накшени, это ты? Какое счастье, что я приехал сюда! Посмотри, эта милая женщина беседует со мной совсем недавно, а уже выучила моё имя. Она такая приветливая и совсем меня не боится. Правда, я пока так и не смог услышать от неё, как же её зовут.

– Возможно, она говорит тебе своё имя, просто ты не различаешь его среди потока незнакомых тебе слов, – предположила я. – Повтори свое имя, ударив себя в грудь, а потом пробуй дотронуться до неё и спроси, как её зовут.

Антис последовал моему совету, но как только он коснулся плеча молодой женщины, лицо её скривилось от ужаса, и она взвизгнув, отскочила в сторону. Антис улыбнулся самой дружелюбной на свете улыбкой и ещё раз назвал себя, указывая на себя пальцем, а затем протянул руку к женщине, но она снова взвизгнула, едва поняв, что он снова хочет до неё дотронуться, и, крепко обхватив расплакавшегося ребёнка, бросилась прочь.

Антис так и застыл с протянутой рукой и глупой улыбкой. Я оглянулась в поисках Манаса и не увидела позади себя Жука. Наш корабль и его капитан тихо исчезли в неизвестном направлении, оставив нас одних в совершенно чужой стране.

– Ну что ж, – обратилась я к Антису, – давай попробуем дойти вон до тех пирамид. По крайней мере, они похожи на что-то знакомое, в отличие от местных жителей.

Мы двинулись вперёд, и вскоре уже ступали по довольно широкой дороге из гладких плит, ведущей прямо сквозь лесные заросли. Селение местных жителей мы оставили в стороне, решив не пугать их своим присутствием после странного поведения женщины.

Антис уверенно шагал по дороге, как будто по главной улице Цетирании, и даже нависающие над головой ветви лиан не смущали его. Мне же стало страшновато. Сейчас впервые только я начала осознавать всё, что произошло со мной за последнее время. Бегство из храма, который столько лет был для меня родным домом, прощание с прежним Учителем и обретение нового… Учителя ли? Друга? Возлюбленного? И снова бегство, на этот раз вообще за пределы известного мне мира. И вот теперь я иду по дороге рядом с сыном того, кто по закону Империи должен был бы бросить меня на растерзание голодным аканам! Дедушка Имати рассказывал мне, что нерадивых жрецов наказывали, сажая их в подводную клетку с этими голодными хищными рыбами, и даже прах такого нечестивца нельзя было предать земле. Но мой прежний учитель сам отпустил меня, благословив на всё, что произошло потом… А он не мог не знать, что произойдёт. Да и чего стоит теперь слово закона, если оно приводится в исполнение такими нелюдями, как Миаггу? Если такому, как он, не составляет труда убить или покалечить невинного юношу только ради того, чтобы упиваться своей властью и энергией мучения! Если всё в Империи встало с ног на голову, то как и где сейчас можно найти тот закон, по которому тысячи солнц подряд счастливо жили атланты?

А Антис? Знает ли он о том, что происходит на его родине? Знает ли он, за что ненавидят и боятся его отца? Он кажется наивным, как ребёнок с чистой и открытой душой. Может, именно поэтому Доути согласился взять его с собой в Тангринию? Хотя был ли у него выбор? Ведь если бы не Антис, он не смог бы увезти меня…

– Ты не проголодалась, Накшени? – окликнул меня мой провожатый. – У меня уже живот сводит от голода. А до пирамид ещё далеко.

– И что ты предлагаешь? – ответила я. – Мне тоже очень хотелось бы что-нибудь съесть, но откуда нам взять еду?

– Я заметил, что тут возле дороги растут кусты, которые очень напоминают мне таргонас. Ты когда-нибудь пробовала плоды таргонаса? Я объедался им в детстве, в нашей усадьбе он рос, как сорняк. Садовник постоянно выкорчевывал его, но он всё время вырастал заново с ещё большим усердием. Так что в некоторых уголках сада, где садовник махнул на него рукой, он разрастался до невероятных размеров. И тогда на нём вызревали чудесные ароматные плоды. Вот такие, как эти.

Антис с разбегу подпрыгнул и, ухватившись за какую-то ветку, притянул её к себе. С неё свисали несколько продолговатых жёлтых плодов с мелкими оранжевыми пятнышками.

– Похоже, эти совсем зрелые, – сказал Антис и, недолго думая, сорвал гроздь и стал очищать толстую ароматную кожуру. – М-мм, какой запах!

– Постой, а вдруг это не таргонас, а что-нибудь совсем непригодное для еды? – спохватилась я.

– Вряд ли, – отозвался Антис, засовывая в рот нежно-розовую мякоть, – по вкусу – самый настоящий таргонас. Попробуй, – и он протянул мне жёлто-оранжевый плод. – Снимай кожуру, вот так.

Я осторожно откусила. Рыхлая мякоть фрукта была очень нежной и сочной. Мы сели на землю и съели ещё пару гроздей, которые ловко достал с веток Антис.

– Удивительно! – с трудом выговаривая слова набитым ртом, произнесла я. – Никогда раньше не ела такой вкуснятины! Почему-то у меня на родине таргонас не растёт, а в храм нам торговцы его никогда не привозили.

– Да, он растёт не везде, а в особых местах. Ему нужна полутень и сильная влажность. На островах Империи мало где такой климат. Вот ты, наверное, с юга? А там для него везде слишком сухо и солнечно.

– Почему ты решил, что я с юга?

– Ты похожа на южанку. Они отличаются особой внешностью. Тонкие черты лица, точеные фигуры, узкий разрез глаз… моя мать оттуда, с южных островов. Она рассказывала мне о них в детстве.

С этими словами Антис немного погрустнел и задумался.

Мы доели оставшийся таргонас, сложили в кучу корки для любопытных обезьян, хитро посматривавших на нашу трапезу из-за деревьев, и продолжили свой путь к пирамидам. Несмотря на набитый желудок, идти стало веселее и легче. По дороге мы стали вспоминать случаи из детства, Антис охотно делился со мной разными забавными историями, а я старалась припомнить то немногое, что осталось у меня в памяти. Мы шли быстрым шагом, и вскоре перед нами открылась широкое плато, на котором высились три огромные разноцветные пирамиды.